Принц Модильяни

В Ницце полно тех, кто сбежал из Парижа и других городов, где ощущается война, – но я не вижу здесь людей с достатком, не вижу богатых туристов на набережной. Тем не менее у Зборовского всегда есть деньги, и он всех содержит. Я не знаю, как ему это удается. Он все время жалуется на отсутствие денег – и все-таки мы живем за его счет (и за счет продаж моих картин – в том числе).

Мне сказали, что неподалеку находится усадьба Ренуара. Он живет здесь круглый год, он сильно болен, но тем не менее – продолжает писать. Я хочу с ним познакомиться.

Я слышал, как синьора Евдокия спрашивала у Жанны, почему я такой похудевший, с ввалившимися щеками, почему постоянно кашляю. Жанна ответила расплывчато, сказала что-то неопределенное про астму. Она отлично справилась, но я не знаю, сколько еще она сможет скрывать правду.

Я познакомился с Ренуаром. Он очень плох. Его узловатые руки обезображены артритом, и все же он постоянно пишет. Он признался мне, что все еще заглядывается на женщин – и постоянно гладит изображенные им на холсте ягодицы, а когда случается, то и настоящие тоже. Я думаю, что его услужливые горничные позволяют себя трогать. И я рад, что он такой оптимист. Этот скрученный болезнью мастер более чем в два раза меня старше, но, возможно, нам осталось жить примерно одинаково.

Глядя на Ренуара, я подумал, что, наверное, интересно быть знаменитым. Было бы прекрасно хоть раз в жизни это испытать. Знать, что сделал что-то важное для других. Особенно в старости это, должно быть, приятно и утешительно.

Если я пью, то начинаю кашлять. Но если не пью – то кашляю еще сильнее. Поэтому я пью.

Синьора Эбютерн решила узнать, когда я собираюсь жениться на Жанне. Вместо ответа я откупорил бутылку вина и опустошил у нее на глазах, после чего улегся спать на диван. Мне доставляет удовольствие раздражать и шокировать ее.

Збо доволен. Он говорит, что мои картины прекрасны и что я должен продолжать писать. Я произвел подсчеты: он оплачивает всем еду и проживание, это около сорока франков в день, плюс мой оговоренный ежедневный заработок двадцать франков. Это примерно тысяча восемьсот франков в месяц. Как он это делает? Он так и не сказал мне, за сколько продает мои картины.

Когда я бросаю взгляд в прошлое, я понимаю, что половину своего времени потратил на бесполезные или вредные вещи, и не могу не назвать себя идиотом. Если бы я слушал тех, кто желал мне добра, я бы бросил скульптуру гораздо раньше – и, возможно, сейчас не находился бы здесь и не харкал бы кровью.

Я снова спросил у Збо, сколько он берет за каждую картину, но он снова ответил расплывчато. Он говорит, чтобы я не волновался и не тревожился, что недостающие средства на проживание он оплатит из своего кармана.

Все эти годы я скрывал свою болезнь, делал все, чтобы меня не разоблачили. Я скрывал температуру, боли, кашель и кровь. Теперь я больше не могу. Кашель стал неконтролируемым. Я успокаиваюсь только от опиума, гашиша и абсента, однако в Ницце я не могу ничего этого найти. У меня осталось только немного лауданума.

Поль Александр, я постоянно о тебе думаю. Что с тобой произошло? Друг мой, только ты меня по-настоящему знаешь, только ты смог бы мне помочь. Мне нужно анестезирующее средство для души, а также средства от кашля, от моих секретов, и еще одно – от чувства вины.

Мне нужна моя мать. Я хочу снова быть ребенком: чтобы она держала меня за руку и направляла по верному пути. Но, наоборот, скоро я сам стану отцом, и это я должен буду знать верный путь…

Я ничего не скажу синьоре Гарсен. Я не хочу, чтобы она снова страдала из-за меня.

Намедни Збо отвел меня в сторону и сказал, что на квартиру в Париже пришли письма от Симоны Тиру. Он предложил, чтобы мне переслали их в Ниццу. Я ответил «нет». Я знаю, чего от меня хочет Симона Тиру.

Кто сказал, что великий художник должен быть еще и хорошим человеком? Разве красота и великолепие картины зависят от безупречной нравственности и гуманности ее создателя? Разве не достаточно самого произведения и совершенства его исполнения? Автор тоже должен быть совершенным? Я в этом не уверен.

Я подумываю вернуться в Ливорно навсегда, вместе с Жанной и ребенком. Это может стать отличным решением – вернуться в семью. Мой брат – влиятельный человек, я бы мог опереться на него и принять его помощь. Впрочем, что лучше? Следовать своей мечте и потерпеть неудачу – или отказаться от мечты из-за страха потерпеть неудачу? Нет решения. Нет утешения, а если и есть, то это идиотское утешение.

Сегодня я узнал от Фудзиты, что Збо сотрудничает с неким Йонасом Неттером. Я спросил у Збо, кто такой этот Неттер; он невинно ответил, что это коммерсант, который ценит искусство и финансирует наше пребывание в Ницце. Я позволил себе заметить, что он никогда мне об этом не рассказывал. Збо ответил мне в своей обычной манере – то есть что денег, которые он получает от продажи картин, недостаточно даже для того, чтобы оплатить проживание.