В любом случае, если ему придется покинуть свои любимые провинции Голландию и Зеландию, пусть даже ненадолго, он должен получить их согласие и привести дела в порядок. Весь август Вильгельм ездил по городам, решая накопившиеся проблемы. Больше всего Шарлотта опасалась сложностей, которые могли возникнуть у него в Утрехте, поскольку этот район присоединился к союзу недавно и был сильно разобщен по вопросу религии. По мере того как росла сила и популярность ее супруга, возрастала и опасность, угрожавшая его жизни. Утрехт встретил их радостно и приветствовал орудийным салютом, но осколок одного из снарядов задел их карету, и Шарлотта с криком «Нас предали!» бросилась к мужу, пытаясь закрыть его собой. Вильгельм сейчас же успокоил ее, и, хотя никто не придал инциденту значения – людям даже понравилось такое проявление супружеской преданности, – но в дальнейшем Вильгельм пытался не допускать приветственных салютов, хотя в большинстве случаев тщетно.
В середине сентября он попрощался с Шарлоттой. С точки зрения его личной жизни призыв отправиться на Юг пришел в неудачный момент, поскольку, несмотря на протесты Юлианы, трое его старших детей, Мари, Анна и Мориц, направлялись к нему в сопровождении своего дяди Иоганна. С бабушкой осталась только самая младшая восьмилетняя Эмили. Наконец-то должен был появиться дом, который задумала создать Шарлотта. Но принц Оранский не имел права на свой дом, не имел права быть отцом своих собственных детей, потому что должен был стать отцом всего народа. По пути на Юг он лишь позволил себе задержаться в Гертруденберге, чтобы поздороваться с братом Иоганном и детьми и познакомить их с мачехой и двумя младшими сестрами, а затем уехал.
Ему вслед полетели теплые, ободряющие письма Шарлотты. «Мы очень любим друг друга, – писала она, – и очень счастливы вместе». Всех девочек она называла «наши дочери, большие и маленькие», не разделяя своих дочерей и дочерей Вильгельма. Мари уже исполнилось двадцать пять, она была хрупкой и нежной, как ее мать, но более серьезной. Шарлотта сразу же сделала ее своей близкой подругой, и вскоре ее письма заполнили рассказы о том, что делали «Mademoiselle d’Orange et moi»[18]
. Кругленькой блондинке Анне исполнилось четырнадцать, а Морицу – почти десять. Он был светловолосым, как мать, сдержанным и пугающе умным – «божественный талант», как сказал его воспитатель, однако здоровье мальчика внушало опасения. Он страдал от нарывов на шее, но Шарлотта, сразу же взяв дело в свои руки, успешно справилась с этим.Вильгельм планировал, что в скором времени они все воссоединятся с ним в Бреде. Как сильно он хотел, чтобы Бреда стала его домом, ясно из того, что он немедленно предложил, чтобы Шарлотта со всеми детьми поселилась там. Мы не знаем, какие планы он строил с женой. Возможно, они мечтали о семейных рождественских праздниках, как в счастливые дни его юности. Но этому не суждено было сбыться, поскольку за оставшиеся семь лет своей жизни Вильгельм провел в Бреде всего несколько ночей, настолько бурной и беспокойной была его политическая жизнь.
А сейчас поездка на Юг больше не могла ждать. Добравшись на корабле до Ауденбоса, затем верхом до Антверпена, Вильгельм 18 сентября 1577 года въехал в город под оглушительные возгласы толпы. С радостными криками люди окружили человека, которого не видели больше десяти лет. «Радость по поводу его возвращения не уступала печали по поводу его отъезда», – говорил английский агент Дейвисон, который сам был глубоко тронут этим зрелищем. Люди сопровождали его до места ночлега, стреляя в воздух из пистолетов и аркебуз, пока воздух не наполнился густым дымом. Городской совет умолял Вильгельма остаться, но, как он сказал той ночью в частной беседе с Дейвисоном, если бы он остался в Антверпене, люди вскоре начали бы говорить, что он использует поддержку одного города, чтобы стать народным вождем. Он мог бы вернуться в Антверпен, но его первейший долг был предстать перед Генеральными штатами в Брюсселе.