Принцесса ада

Настал вечер. Неожиданно репортеры, толпившиеся в ожидании приговора перед зданием суда, увидели, что зажглись окна. Тут же разнеслась весть, что вот-вот объявят приговор, и публика опять хлынула в зал. Он был уже почти полон, когда выяснилась ошибка: Энтисс, помощник шерифа, желая показать своим иногородним друзьям, где слушается печально знаменитое дело, привел их в суд и включил свет.

Примерно в 19:00 – вскоре после ужина и через двадцать шесть часов после начала обсуждения – присяжные сообщили судебному приставу Матцу, что после девятнадцатого голосования они пришли к согласию.

Тогда Матц позвонил судье, адвокатам и включил освещение в зале суда. Зрители немедленно хлынули в зал, заняли все сидячие места, стояли у стен, толпились в проходах. Через несколько минут из тюрьмы привели Лэмфера. Его сопровождал Энтисс. На случай «бурной реакции» во время чтения приговора заместитель шерифа сел прямо за обвиняемым¹.

В 19:20 пришли присяжные, и судья открыл заседание.

– Господа присяжные! Удалось ли вам прийти к согласованному решению? – спросил Рихтер.

Поднявшись, старшина Генри Миллс подтвердил, что принято оно было единогласно, но перед чтением приговора Миллс хотел бы сделать заявление. Судья ответил, что «не имеет права выслушивать какие-либо заявления до оглашения вердикта».

Пока Миллс передавал судебному исполнителю протокол, а Матц, в свою очередь, вручал его судье, в зале царило напряженное молчание. Положив белый листок поверх судебного дела, Рихтер прочистил горло и прочел:

– Виновен в поджоге.

Публика, которую заранее предупредили, что какой-либо шум во время чтения приговора недопустим, слушала в полном молчании. Рэй сначала вспыхнул, потом побледнел. В остальном он казался спокойным, только сидевшие поблизости заметили: руки подсудимого слегка дрожали. Адвокаты – по всей видимости, «приговор взволновал их сильнее, чем подзащитного, – подались вперед и уже готовы были заявить протест, но вовремя остановились»².

Огласив приговор, судья Рихтер спросил старшину Миллса, желает ли он теперь выступить с заявлением. Миллс ответил, что теперь ничего хорошего из этого не выйдет, и отказался. И когда двенадцать мужчин, выслушав от судьи и прокурора благодарность за «тщательное и честное рассмотрение дела», покинули скамью присяжных, Рихтер обратился к подсудимому:

– Есть ли у вас какие-либо причины утверждать, что приговор вынесен несправедливо?

Рэй – изможденное лицо, запавшие глаза, руки сцеплены перед грудью, чтобы не дрожали, – медленно произнес:

– Сейчас я ничего не могу сказать.

На этом судья Рихтер приговорил подсудимого к заключению в исправительном заведении Мичиган-Сити (на неопределенный срок от двух лет до двадцати одного года), лишению избирательных прав (на пять лет) и штрафу в 5000 долларов. По решению суда заместитель шерифа опять препроводил Рэя Лэмфера в окружную тюрьму³.

С изрядной долей преувеличения и явной гордостью за родной город, вновь оказавшийся в центре всеобщего внимания, Эдвард Моллой из «Ла-Порт уикли геральд» провозгласил: «С вынесением приговора Рэю Лэмферу завершился один из самых громких в истории судов над убийцами». Вот отрывок из публикации этого журналиста:

В каждом городе, в каждой деревне, даже на каждом полустанке, в самых отдаленных местах, где только есть телеграф, почта, куда доходят газеты, люди с первого дня следили за этим процессом. Они вчитывались в каждую газетную строчку, ловили каждую новую подробность, строили предположения и догадки. Газеты и новостные агентства охотились за каждой деталью, за каждым фактом. И уже через две минуты после оглашения приговора эта новость, достигнув по телеграфному проводу берегов Европы, разнеслась по разным странам во всех концах света⁴.

Моллою, которого в тот вечер допустили в камеру осужденного для интервью, показалось, что Рэй смирился со своей участью. По его словам, могло быть хуже, так что жаловаться не приходится. «Все улики против меня, и я готов понести наказание, – сказал Лэмфер. – Конечно, была надежда, что меня оправдают. Все-таки моя совесть чиста, и от этого немного легче».

Моллой надеялся прояснить один из самых спорных моментов процесса и спросил Рэя, почему, если поджог – не его рук дело, Лэмфер в ту ночь не разбудил соседей.

– Если б я знал, что знаю теперь, и мог представить, что случится, то, конечно, позвал бы людей. Но я испугался, не позвал. Вот на меня и подумали, – ответил Рэй.

– Ганнесс, по-вашему, жива или мертва?

– Мертва, мертва. Нашли ведь и ее тело, и тела детей.