Принцесса Иляна

Уверенности добавляло то обстоятельство, что Илона, хоть и не знала валашских обычаев, но по наитию умудрялась делать так, как в Валахии принято. К примеру, накрыв для мужа и его бояр стол в гостиной, сама не решалась выйти к трапезе и ела отдельно, да и с гостями почти не говорила, будучи очень занята по дому, но когда спросила своего супруга, не обижаются ли гости, то получила ободряющий ответ: «В Валахии жена государя без крайней надобности не беседует с боярами. Когда государь садится с ними за трапезу после совета, жена государя ест у себя в покоях. А когда во дворце праздник, то мужчины пируют сами по себе, а государева жена с боярскими женами — сама по себе, на своей половине дворца».

В первый вечер Илона тоже повела себя правильно, а теперь, вспоминая всё это, думала: «Переехать в Валахию будет не так уж тяжело».

Валахия когда-то представлялась тёмным омутом, и ни за что не хотелось отправляться в эту страну, а теперь страх ушёл. «Разве может Валахия быть страшной, если там живут все эти люди, которые совсем не угрюмы и смеются добродушно?» — думала супруга Ладислава Дракулы, слыша, как гости говорят между собой.

Муж в разговорах с гостями тоже казался добродушен и доволен, и пусть Илона не понимала почти ни слова из его речей, но преисполнилась уверенности, что его дела идут хорошо, а поскольку Ладислав Дракулы во многом зависел от Матьяша, следовало думать, что Его Величество выполняет все обещания. Вот почему Илона не на шутку встревожилась, когда супруг, отправившись вместе с боярами в королевский дворец на аудиенцию к Матьяшу, вернулся оттуда угрюмый.

Бояре, «дабы не терять времени», разъехались в тот же день, а муж ходил по дому, оставаясь всё таким же угрюмым, и как будто не знал, чем себя занять. Все двери, если не были раскрыты настежь, ему мешали. Он брался за дверные ручки так, словно хотел вырвать их, а если толкал створку от себя, то с силой впечатывал ладонь в доски.

Илона понимала, что лучше сейчас не начинать расспросов, но удержаться не смогла. Ей очень не хотелось привыкать бояться своего мужа, даже когда он вёл себя так, поэтому она подошла и осторожно заговорила с ним:

— Матьяш сказал тебе что-то неприятное?

Ладислав Дракула посмотрел на неё в упор, и в этом взгляде отразилось нечто очень похожее на то, что было летом, перед отъездом в Эрдели:

— А ты что же, жаловалась на меня? — резко спросил супруг.

— Я не понимаю... — пробормотала Илона.

— Жаловалась на меня Матьяшу?

— Нет. На что я должна была жаловаться?

Муж прямо не ответил и язвительно продолжал:

— Матьяш попенял мне, что я слишком долго болтался в Эрдели. Сказал, что пока я разъезжаю где-то, моя супруга одна. Твой венценосный кузен запретил мне удаляться от Пешта дальше, чем на полдня пути. Теперь ты должна быть довольна.

Илона не ожидала таких слов: «Он оставил меня одну так надолго, а я виновата? И даже жаловаться не имею права? А ведь я не жаловалась. Все видели, что происходило. Я не могла бы это скрыть, даже если б пыталась. А теперь не могу даже порадоваться, что мой муж будет со мной? Не могу быть довольна?»

— Я снова как узник, — меж тем продолжал Ладислав Дракула. — Зато у тебя нет больше повода жаловаться Матьяшу, что тебе одной скучно.

До отъезда в Эрдели он говорил такие же обидные вещи, но в те времена Илона окружила своё сердце ледяной стеной, поэтому все резкие слова отлетали от этой стены, вызывая разве что чувство усталости и раздражения. Теперь же сердце было открыто, не защищено ничем, поэтому упрёки ранили так больно!

«Муж остался со мной не потому, что хочет, а потому, что велели. А я не нужна ему ни сама по себе, ни вместе с ребёнком», — подумала Илона и, едва сдерживая слёзы, ответила:

— Ни на что я никому не жаловалась! Я даже не говорила Матьяшу, что ты не слал мне писем из Эрдели. Я всем говорила, что довольна нашим браком, а если мой кузен решил вмешаться в наши семейные дела, тут я ничего не могу поделать. У меня нет дара внушать Матьяшу ту или иную мысль. А если бы был, то я внушила бы кузену, что вмешиваться не нужно. Что же делать, если мой кузен видит нашу с тобой жизнь не так, как я хочу её представить! Я и так уже сделала, что могла, потому что тётушка Эржебет в твоё отсутствие предложила изменить наш с тобой брачный договор. А я отказалась её в этом поддержать. Она хотела, чтобы всех моих детей крестили в католичество. Всех, а не только дочерей. Но я сказала, что буду на твоей стороне! На твоей! Чего тебе ещё!? Когда кончатся эти упрёки!? Когда ты перестанешь видеть во мне врага!?

Илона закрыла лицо руками и побежала прочь, но, поднимаясь по лестнице в свою спальню, невольно прислушалась — нет ли позади шагов. Хотелось, чтобы муж догнал, начал успокаивать, попросил прощенья, как прежде бывало, но теперь никто её не догонял. Илона, никем не останавливаемая, вошла в свою спальню, села в кресло возле зеркала и вгляделась в своё заплаканное лицо, но тут же скосила глаза в тот угол зеркала, где отражалась входная дверь.