Принцесса Иляна

«А если я быстро оправлюсь после родов и буду чувствовать себя совсем-совсем здоровой?» — хотела спросить Илона, но сдержалась, потому что спор об этом сейчас казался бесполезным. Чтобы не лишать себя хоть призрачной надежды, она решила: «Вернусь к этому разговору через сорок дней после родов. Посмотрим, что тогда Влад скажет».

* * *

Временами Илоне казалось, что её ребёнок никогда не родится, а так и будет жить внутри неё. Она чувствовала, как он шевелится, говорила с ним и спрашивала:

— Когда же мы увидим друг друга, моя крошечка? — но ответа не было. Ребёнок, конечно же, и сам не знал, когда наступит срок, пусть многие и говорили, что малыш «решает» появиться на свет в тот или иной день.

Знала бы Илона, что такое роды, она бы не стала торопить события даже мысленно. Пусть она слышала и не раз, что женщина рожает «в мучениях», но это слово не отражало и десятой доли того, что в итоге пришлось пережить.

Всё началось вечером, когда Илона, только-только заснув, вдруг проснулась оттого, что ей тянет спину, а низ живота всё больше болит. Поначалу она решила никого не беспокоить, надеясь, что это само пройдёт, и пролежала так около часа, но ничего не проходило. Становилось только хуже, но она проворочалась ещё полночи, кусая подушку и твёрдо решив дождаться утра: «На рассвете пошлю за повитухой. Пусть придёт и посмотрит, что со мной, а если я пошлю за ней сейчас, и это окажутся ещё не роды, мне будет стыдно, что я разбудила её среди ночи из-за пустяка».

Затем Илона поняла, что дальше терпеть у неё просто нет сил, но и встать с кровати, чтобы позвать кого-то, оказалось невозможно. Ноги сами собой подгибались, и она испугалась, что упадёт, а падать ей было ни в коем случае нельзя.

В голове билась мысль: «Что же делать? Что же делать?» — однако всё решилось само собой. Вдруг стало так больно, что даже сквозь сжатые зубы прорвался вопль, и ещё один, и ещё. Сразу проснулся весь дом!

Дальнейшее проходило, как в тумане. Илона смутно помнила испуганное лицо Йерне, а спустя целую вечность вместо служанки над ней склонилась повитуха, которая ласково улыбнулась и сказала:

— Госпожа, всё идёт, как должно.

Вокруг кто-то бегал, хлопал дверями, гремел тазами. Затем Илона почувствовала, как её раздевают, а затем медленно перетаскивают с одной половины кровати на другую, и перина под ней теперь сухая, а не мокрая насквозь. «Когда прежняя перина успела так намокнуть?» — подумала Илона и вспомнила про околоплодные воды далеко не сразу.

Она чувствовала, как кто-то вытирает ей лоб, чтобы пот меньше заливал глаза. Она слышала, как повитуха говорила:

— Тужьтесь... А сейчас не тужьтесь.

Илона старалась делать, что говорят, но временами казалось, что она всё делает совсем наоборот, а ей всё равно почему-то повторяют:

— Хорошо, госпожа. Всё хорошо.

И опять появилась эта странная мысль, которая сначала была в отношении беременности, а теперь — в отношении родов: «Это никогда не кончится». Но ведь роды должны закончиться рано или поздно! И эта ужасная боль, от которой хочется выть и кричать, должна уйти рано или поздно. Должна! Это же не ад, где муки длятся бесконечно! А затем Илона услышала, как женщины, продолжавшие суетиться вокруг неё, вдруг заговорили о том, что вышла головка ребёнка.

— Головка вышла, да? — спросила она охрипшим голосом, потому что приходилось то и дело дышать ртом.

— Да, госпожа, осталось совсем чуть-чуть, — ответила повитуха. — А сейчас тужьтесь.

Обещание скорого избавления придало сил, а через некоторое время повитуха вдруг воскликнула:

— Вот он! Наконец-то!

Роженица почувствовала, что «отпустило», и что всю нижнюю часть тела наполняет некая странная лёгкость, но верхняя часть напряглась, руки сами собой упёрлись в перину, чтобы помочь своей обладательнице приподняться.

В глазах всё ещё стояли слёзы боли, перемешанными с потом, поэтому трудно было рассмотреть даже то, что происходит всего в нескольких шагах, и Илоне оставалось лишь напряжённо вслушиваться в тишину, которая теперь казалась гораздо страшнее, чем то, что было прежде... И вот раздался крик младенца — недовольный, капризный, — но все, не только Илона, обрадовались этому крику, вздохнули с облегчением, а повитуха сказала:

— Госпожа, у вас мальчик.

Все опять засуетились, а Илона, наконец, смогла по-настоящему отдышаться и протереть глаза, чтобы увидеть своего сына — ярко-розового, сморщенного, с редкими чёрными волосиками на голове.

Когда она его увидела, мальчика аккуратно мыли в длинной лоханке, стоявшей подле кровати. Он продолжал плакать, и Илона потянулась к нему «дайте», «дайте», запоздало заметив, что её саму тоже моют, а точнее — обтирают влажными полотенцами.

— Ребёнок крупный, — сказала повитуха, — а у вас это первые роды. Потому было так трудно родить.

Оказалось, уже рассвело. Неверный сероватый свет проникал сквозь прозрачные участки оконных витражей, но был почти не заметен в ярком жёлтом свете больших свечей, озарявших всю комнату. Наверное, из-за свечей в спальне было очень жарко, но повитуха строго-настрого запретила открывать окна: