Она всегда держалась особняком, подальше от остальных учеников. И в этом не было ни капли высокомерия — она очень контрастировала с остальными, даже в детстве ее сверстники чувствовали, она — не такая, как все. Поэтому она росла изгоем. Ее лучшими друзьями всегда были книги. Нас поначалу очень удивляло — казалось бы, благодаря модифицированным генам она должна буквально жить в тире или на бойцовом ковре. Она жила в библиотеке. Она здорово обгоняла своих сверстников в развитии с самого начала. И поэтому она не стремилась в их общество.
На последнем испытании, когда наставник отдал приказ отступать — она отказалась подчиниться. Он предупредил ее, что в противном случае он обязан ее убить. Она расценила это как прямую угрозу и отреагировала мгновенно; так, как ее научили. Она убила его. Без малейших колебаний.
Мы пытались ставить барьеры на подсознательном уровне, блокировать участки психики, чтобы снабдить ее хоть каким-нибудь механизмом сдерживания — безрезультатно. Ее не останавливало ничто.
И даже теперь, спустя почти семьдесят лет, несмотря на весь научно-технический прогресс, мы до сих пор ни разу так и не отважились повторить этот эксперимент. Хватит с нас одной Анджеллы.
— Мы — это Служба Безопасности? — уточнил Крозье.
Альфан кивнул. Некоторое время они молчали.
— А самое смешное — то, что все эти средства и все это время мы потратили впустую, — сказал Альфан. — Мы искали изъяны в ее психике, а она был абсолютно здорова в психологическом плане. До меня ведь только теперь дошло — ее сдерживающим фактором был Андреа…
Крозье вопросительно посмотрел на него.
— Да, — согласился Симон Альфан сам с собой. — И все легло по своим полочкам. Она была рождена для войны, она воспитывалась как солдат. Мужчины видели в ней то, чего она сама боялась в себе больше всего — женщину. Она ведь не умела кокетливо строить глазки и падать в обморок, когда нужно. Ей было гораздо проще самой прокалить свечи зажигания на газовой горелке, чем ехать в автомастерскую и жаловаться на то, что «плохо заводится». А Андреа.… Рядом с ним она впервые почувствовала себя той, кем и является — женщиной. Смертельно опасной, смертельно красивой — но, в то же время, хрупкой, нежной, любимой и любящей женщиной. Но вот их разлучили. И теперь она знает, что ее предали абсолютно все — Совет Опекунов, Ученый Совет, Верховный Совет, влюбленный по уши князь-префект Бернар фон Штернгольдт и даже родной отец. Но Андреа рядом нет, и ее ничто не сдерживает.
— И что теперь? — спросила Бернски робко.
— Она уничтожит Верховный Совет, — догадался Крозье.
Фарэ долго не решался ехать домой. Даже изрядная доля выпивки храбрости ему не придала. В конце концов, попытка оттянуть неизбежное ничего не даст, решил он.
Хаммер замер возле загородного дома. Главарь наемников вылез из кабины, тяжелой поступью направился к дверям. Охранник с готовностью встретил своего господина.
Фарэ снял плащ, повесил на вешалку, рядом повесил свой шарф и пошел прямо по коридору, ведущему в большую гостиную. Герда сидела у камина в излюбленных джинсах и топе.
— Хозяин! — она радостно подскочила, бросилась ему навстречу.
Фарэ отшатнулся от нее.
— Хозяин, что с Вами? — удивилась Герда. — Где Штефан?
— Штефан не вернется, — каким-то чужим голосом сказал Фарэ. — Понимаешь, Герда, он вообще не вернется…
Отвернувшись от нее, закрыв лицо ладонью, Фарэ побрел наверх, в свои покои. Герда пулей выскочила на улицу. Фарэ вошел в свою комнату, открыл бар, плеснул в стакан виски до половины. Затем о чем-то подумал и долил до краев.
Герда бежала через лес, не видя ни деревьев, ни неба. Для нее в этом мире вообще ничего не осталось. Она зацепилась ногой за какой-то корень и кубарем покатилась по заснеженной смерзшейся почве. На снегу остались рваные топ и джинсы. От них потянулась цепь глубоких следов, оставленных когтистыми волчьими лапами.
Фарэ встал у окна, сделал большой глоток — виски обжег горло. Где-то недалеко протяжно взвыла волчица, и от этого звука сжалось сердце. То был крик скорби, боль овдовевшей волчицы, потерявшей своего волка.
Эмма вставила ключ в скважину и плавным движением отомкнула замок. Она осталась одна, и терять, скорее всего, уже нечего. Может быть, ее в скором времени уберут как ненужного свидетеля — как до этого расправились с Отто. Судьба Вагнера неизвестна, но, оглядываясь на судьбы Ильма и Форсберга, становится понятно, что долгая и счастливая старость Курту вряд ли грозит. И пока она еще жива — она сделает пускай и последнюю, но все же попытку понять, ради чего погибли ее коллеги.