«Да что такое творится-то? – подумал Феззик. – Неужто моя сила убывает? Может, меня подкосил какой-то горный недуг? Была ведь пустынная болезнь – забрала силу моих родителей. Да, наверное, я подхватил чуму, но тогда он-то почему силен? Нет, видимо, я тоже еще сильный, дело не в этом – а в чем?»
И вдруг он понял. Он так давно не боролся с одним-единственным противником, что забыл, как это делается. Столько лет сражался с группами, бандами и шайками, что слишком долго соображал. Тут ведь совсем другая тактика. Когда ты один против дюжины, нужны определенные приемы, захваты, поведение. Когда противник один, все совершенно иначе. Феззик лихорадочно освежил в памяти былые времена. Как он одолел чемпиона Сандики? Он судорожно повертел в голове тот бой, затем напомнил себе, что были и другие победы над другими чемпионами, из Испира и Сималя, из Болу и Зелы. Подумал о том, как бежал из Константинополя, слишком быстро наваляв тамошнему чемпиону. Да, подумал Феззик. Конечно. И перестроился.
Но человек в черном уже держал его за горло!
Человек в черном сидел у Феззика на закорках, пережимая трахею – одна рука спереди, другая сзади. Феззик пощупал сзади, но человека в черном поди ухвати. Никак не дотянешься и со спины не сдерешь. Феззик ринулся к валуну, в последний миг развернулся, и вся сила удара досталась человеку в черном. Мощнейший удар; Феззик и сам почувствовал.
Но руки на горле сжались сильнее.
Феззик снова побежал к валуну, развернулся, ощутил, какой удар пришелся на человека в черном. Но хватка не ослабла. Феззик принялся отдирать руки от горла. Замолотил по ним кулачищами.
Дышать стало почти нечем.
Феззик боролся. Ноги словно омертвели; мир вокруг бледнел. Но Феззик не сдавался. Он – могучий Феззик, рифмач, а сдаваться нельзя ни в коем случае. Омертвели руки, вокруг как будто поднялась пурга.
Феззик упал на колени.
Он еще молотил кулаками, но выходило вяло. Он сражался, но его удары не испугали бы и ребенка. Воздуха не было. Не было воздуха. Не было ничего – в этом мире Феззику ничего не осталось. «Я побежден, я сейчас умру», – только и успел подумать он и рухнул на горную тропу.
Ошибся он лишь наполовину.
Меж обмороком и смертью – всего один миг, и он настал, когда великан без чувств грохнулся на каменистую тропу, но за миг до этого мига человек в черном разжал хватку. Он с трудом поднялся и постоял, прислонясь к валуну, пока не ожили ноги. Феззик распластался на тропе, еле дыша. Человек в черном огляделся, поискал бечевку, чтоб его связать, почти сразу бросил это занятие. Какие бечевки – против такой-то силищи? Лопнут, и все. Человек в черном подобрал свою шпагу. Надел перевязь.
Двое побеждены, остался один (самый сложный)…
Виццини его поджидал.
Он даже устроил прелестный пикник. Из рюкзака, который вечно на себе таскал, извлек носовой платочек, на платочек выставил два винных кубка. В центр поместил кожаную винную фляжку, рядом выложил сыр и яблоки. Место выбрал живописное – на вершине горной тропы, восхитительный вид аж на Флоринский пролив. Лютик беспомощно лежала рядом, связанная, с кляпом во рту и повязкой на глазах. К ее белому горлу Виццини приставил длинный кинжал.
– Добро пожаловать, – окликнул Виццини, когда человек в черном приблизился почти вплотную.
Человек в черном остановился и обозрел положение вещей.
– Ты побил моего турка, – сказал Виццини.
– На то похоже.
– И теперь остался только ты. И я.
– И на это похоже, – сказал человек в черном и сделал еще полшага к кинжалу.
Горбун с улыбкой вдавил острие Лютику в шею. Вот-вот брызнет кровь.
– Если желаешь ей смерти, подходи ближе, будь любезен, – сказал он.
Человек в черном замер.
– Так-то лучше, – кивнул Виццини.
Ни звука не раздавалось под луной.
– Я прекрасно понимаю, чего ты добиваешься, – наконец промолвил сицилиец. – И хочу заявить откровенно, что намерения твои меня возмущают. Ты хочешь похитить то, что я по праву украл, и я считаю, что джентльмены так себя не ведут.
– Позволь мне объяснить… – начал человек в черном, вновь двинувшись вперед.
–
Человек в черном попятился.
– Позволь объяснить… – повторил он издали.
– Ничего нового ты мне не сообщишь, – перебил его горбун. – В отличие от некоторых, я в приличную школу не ходил, но с моим подлинным знанием жизни никому не тягаться. Говорят, будто я читаю мысли, но, если честно, это неправда. Я провижу истину посредством логики и мудрости, и я утверждаю, что ты похититель. Признайся.
– Я лишь признаю, что за нее дадут хороший выкуп.
– Мне приказано кое-что с нею проделать. Я должен выполнить приказ; это очень важно. Если я все сделаю как полагается, от заказчиков не будет отбою до конца жизни. И речь не идет о выкупе – речь идет о смерти. Прибереги свои объяснения; нам с тобою не по пути. Ты желаешь оставить ее в живых ради выкупа, мне до крайности необходимо, чтобы в самое ближайшее время она перестала дышать.