Принцесса-невеста

– Разве что чуть-чуть; я так давно говорил тебе это, но ты никогда не слушала меня. Каждый раз, когда ты говорила «Мальчик с фермы, сделай это», ты думала, что я отвечаю «Как вам будет угодно», но лишь потому, что не слышала меня. «Я люблю тебя» говорил я, но ты никогда не слышала, и ты никогда не слышала.

– Теперь я слышу тебя, и я обещаю тебе вот что: я никогда не полюблю никого, кроме тебя. Только Уэстли. До самой смерти.

Он кивнул и сделал шаг назад.

– Я скоро напишу тебе. Поверь мне.

– Разве может мой Уэстли лгать?

Он сделал еще шаг.

– Я опаздываю. Я должен идти. Я не хочу уходить, но я должен. Корабль уже скоро отплывает, а Лондон далеко.

– Я понимаю.

Он протянул ей правую руку.

Лютик едва могла дышать.

– Прощай.

Она подняла свою правую руку к его.

Они пожали друг другу руки.

– Прощай, – снова произнес он.

Она слегка кивнула.

Он сделал третий шаг, всё ещё не поворачиваясь.

Она смотрела на него.

Он повернулся.

И с её губ слетели слова:

– Без единого поцелуя?

Они упали друг к другу в объятья.

Известно пять великих поцелуев с 1642 г. н.э., когда случайное открытие Саула и Далилы Корн как буря пронеслось по западной цивилизации. (До того пары сцепляли большие пальцы.) И точный рейтинг поцелуев – это невероятно сложная вещь, которая часто приводит к значительным разногласиям, ибо, хотя все и соглашаются с формулой любовь помноженная на чистоту помноженная на интенсивность помноженная на длительность, но договориться о том, какой вес должен получать каждый из элементов, никак не удается. Но вне зависимости от системы те пять всегда получают высшие баллы.

И этот оставил их все позади.

В первое утро после отъезда Уэстли Лютик подумала, что у неё есть полное право рассиживаться без дела, хандрить и жалеть себя. Ведь любовь её жизни покинула её, жизнь была лишена смысла, как можно было думать о будущем, и так далее, и тому подобное.

Но, похандрив две секунды или около того, она осознала, что Уэстли теперь был в большом мире, всё ближе и ближе к Лондону, и что, если какая-нибудь городская красотка привлечёт его внимание, пока она сидит тут и увядает? Или, ещё хуже, что, если он приедет в Америку, найдёт там работу, и построит ферму, и сделает кровать, и пошлёт за ней, а когда она приедет к нему, посмотрит на неё и скажет: «Я отсылаю тебя обратно, печаль испортила твои глаза, жалость к себе уничтожила твою кожу; ты выглядишь неряшливо и жалко, я женюсь на индианке, которая живёт в вигваме неподалеку и всегда находится в отличной форме».

Лютик бросилась к зеркалу.

– О, Уэстли, – сказала она, – я никогда не разочарую тебя, – и она побежала на нижний этаж, где бранились её родители (шестнадцать против тринадцати, и это ещё до конца завтрака). – Мне нужен ваш совет, – прервала она их ссору. – Что я могу сделать, чтобы улучшить свою внешность?

– Начни с мытья, – отозвался её отец.

– И сделай что-нибудь с волосами, пока моешься, – добавила её мать.

– Хорошенько промой за ушами.

– Не забудь про коленки.

– Этого будет достаточно для начала, – сказала Лютик. Она покачала головой. – Боже, быть опрятной так сложно.

И она неустрашимо принялась за работу.

Каждое утро она просыпалась, если возможно, на рассвете, и тут же начинала выполнять работу по ферме. С отъездом Уэстли у неё появилось много обязанностей, да и к тому же после визита графа все в области увеличили заказ молока. Поэтому время для самосовершенствования появлялось лишь ближе к вечеру.

Но тогда она по-настоящему принималась за дело. Сначала она принимала холодную ванну. Потом, пока её волосы сохли, она исправляла недостатки своей фигуры (один из её локтей был слишком худым, противоположное запястье – недостаточно худым.). И упражнялась, чтобы убрать остатки детской пухлости (которых уже практически не было; ей было почти восемнадцать). И снова и снова расчёсывала волосы.

Её волосы были цвета осени, и они никогда не знали ножниц, поэтому на то, чтобы расчесать их тысячу раз, требовалось много времени, но это не беспокоило её, ведь Уэстли никогда не видел их такими чистыми, и разве он не удивится, когда она сойдёт с корабля в Америке. Её кожа цвета зимних сливок теперь сияла, поскольку она тщательнейше промывала каждый дюйм своего тела, и это было не слишком увлекательным занятием, но разве Уэстли не будет доволен тем, какая она чистая, когда она сойдёт с корабля в Америке.