Принцесса Шиповничек

Они вытаскивали сумки, когда дверь дома девятнадцать открылась и на крыльцо вышла высокая стройная блондинка. (Она просто обязана была оказаться высокой стройной блондинкой!)

– Стен! – воскликнула блондинка и приветственно помахала рукой.

– Давненько не виделись! – отозвался Стен, опуская очки на переносицу. – Инструкции были отличные.

– Кое в чем я сильна, – ответила Саманта, и было понятно – сильна она далеко не только в этом.

– А ты Бекка? Входи же! Вы ели? Линн придет только в семь, детей я покормлю пораньше, но и сейчас найдется, чем перекусить.

Бекка расплылась в улыбке. Линн! Это же женское имя? Ура, Саманта никак не могла быть подружкой Стена.

– Мы поели по дороге, спасибо. Какой чудесный дом!

И Бекка говорила совершенно искренне.

Линн тоже оказался высоким, но блондином он был давным-давно. Сейчас он был почти лысым.

После неизбежных шуток про мужское имя «Линн» и женское «Сэм» и воспоминаний о вечеринках, где их вечно путали, Бекка призналась, что сочла Линна второй половиной лесбийской пары.

– Я – лесбиянка? – Саманта расхохоталась. Стен и Линн вторили ей от души. «Немножко слишком от души», – подумала Бекка.

За едой дети шумели, затевали возню – розовощекая девочка и ее трехлетний братик, как все дети в этом возрасте, похожий сразу и на девочку, и на мальчика. Потом ели взрослые, а дети вели себя тихо – их усадили перед телевизором смотреть диснеевский фильм.

За столом Стен и Саманта повспоминали прошлое, но в основном разговор шел о политике. Линн был более консервативным, чем Стен, и они слегка поспорили о событиях в Советском Не-союзе, как выразился Линн, и о беспорядках на Ближнем Востоке. Саманта подначивала обоих, задавала наводящие вопросы, так что дискуссия грозила затянуться. Казалось, ей доставляло удовольствие их сталкивать. Бекке стало неуютно, она сама не понимала почему. Ей скорее не нравился стиль разговора, чем его содержание.

Подали десерт: превосходнейший крем-брюле (Саманта была сильна и в этом). Дети вертелись вокруг матери, умоляя дать и им по чуть-чуть, а Саманта вдруг сказала:

– Бедная Бекка никак не дождется ответов на свои вопросы. Вы же ехали в такую даль не просто, чтобы поужинать. Я пошла укладывать этих маленьких чудовищ, а ты, Стен, пока все объясни.

Бекка резко повернулась к Стену. Он поднял руки, словно сдаваясь.

– Саманта имеет в виду, что они с Линном пригласили в гости людей, живших тут в сороковые, и те, наверно, смогут что-нибудь припомнить. Линн состоит в совете местного музея, а Саманта иллюстрировала их буклет. Так что они не новички в теме прошлого Освего.

В дверь позвонили. Линн встал, чтобы открыть. Вошли женщина и двое мужчин. Всем троим хорошо за шестьдесят, а может, и за семьдесят.

Линн представил всех друг другу, усадил в гостиной, принес кофе.

Усталого мужчину с гривой седых волос и мешками под глазами звали Рэндольф Фейст. Глаза у него, когда-то, наверняка, пронзительно-голубые, выцвели до водянистого цвета. Он был учителем старших классов.

Женщина, Мардж Пирс, прежде чем сесть, дважды пригладила рыжие от хны волосы. Она заняла самое мягкое кресло, заявив: «Это мое законное место». Бекка заметила и отекшие лодыжки, и слишком тесные туфли.

Но больше всего Бекку заинтересовал Харви Гольдман. Невысокий и поджарый, как бегун, с лицом, похожим на старый пергамент. На пергаменте этом множество раз писали, соскабливали и снова писали. Бекка могла поклясться, что далеко не все надписи были приятными.

Они несколько минут просто поболтали – о погоде, о поездке, о том, как изменился Освего.

– И не к лучшему, – объявила Мардж и тут же добавила. – Далеко не к лучшему.

Пока она рассуждала о состоянии дел в Освего, Бекка встала, вышла в коридор, где оставила палисандровую шкатулку, и вернулась, прижимая шкатулку к груди, как младенца.

Стен как раз заканчивал объяснять причины их приезда.

– Если бы мы смогли узнать что-нибудь о вашей… причастности… к беженцам и «Тихой гавани». И не взгляните ли вы на эти фотографии?

Рэндольф прокашлялся.

– Я был одним из учителей, которые приводили школьников посмотреть лагерь в день открытых дверей.

– Не были они для нас открыты, – буркнул Харви.

– Видите ли, – продолжил Рэндольф, не обратив внимания на слова Харви, – ходили разные слухи…

– Какие слухи? – спросила Бекка.

– Довольно глупые. Что беженцы – а тут их было не меньше тысячи – роскошествуют на деньги налогоплательщиков. И мы, конечно, готовы были этому поверить. Что поделаешь – война! Мальчики и девочки ни о чем другом не говорили. А это значит – их родители дома говорили то же самое, если не хуже. Старшеклассники вечно так – повторяют родительские доводы как свои собственные. Тогда Ральф…

– Мистер Корнелл, – вклинилась Мардж и снова пригладила волосы, – директор школы. Я как раз была одной из старшеклассниц. Слышали бы вы, что все они болтали!

– …Ральф настоял, чтобы старшеклассники пошли и увидели лагерь сами. Хватило одного взгляда на голые бараки и колючую проволоку…

– Колючки, – пробормотала Бекка.

– Колючая проволока? – удивился Стен. – Зачем? Это же беженцы, не преступники.