Принцесса Шиповничек

– Да, колючая проволока, – подтвердил Харви. – И это, имейте в виду, когда в других местах немецким военнопленным даже давали увольнительные на выходные!

– Как только мы их увидели, – пылко перебила Мардж, – многие стали приходить каждый день после школы и приносить сладости и всякое такое.

Харви фыркнул:

– Вы совали свои конфеты сквозь проволоку, как зверям в зоопарке!

Ясно было, что он говорит это не в первый раз.

– Ну, Харви, нельзя же отрицать, – начал Рэндольф, – дети-беженцы даже стали ходить в школу, как только ситуация немного смягчилась. И это было так давно.

– Время не отменяет совести, – отрезал Харви. – Никакое время этого не сотрет.

Он расстегнул пуговицу на манжете, закатал рукав и показал всем выцветший голубой номер, вытатуированный на левой руке.

– Время лечит раны, но шрамы остаются, – примиряюще сказал Стен.

Харви опустил рукав, застегнул пуговицу. Мардж смотрела на свои туфли. Она три раза постучала пухлой ножкой по полу, словно отгоняла злые силы. Рэндольф вопросительно посмотрел на Бекку.

– Что еще вы хотели бы знать? У нас есть музей. «Тихая гавань». Есть книга Рут Грубер. Называется «Гавань». Вы читали?

– Мистер Фейст, я в первый раз услышала о Форте Освего лишь пару дней назад. Когда умерла моя бабушка, среди ее вещей мы нашли вот эту шкатулку. Там были газетные вырезки из «Палладиум таймс» и старые фотографии. Я просто стараюсь узнать хоть что-нибудь о бабушкином прошлом. Возможно, она была в лагере для беженцев. Некоторые ее бумаги на это указывают.

Бекка изо всех сил старалась не проговориться о «Спящей красавице».

– Как ее звали? – спросил Харви.

– Гитл. Гитл Мандельштейн. Или Аврора Штейн. Или Женевьева. Кажется, у нее было множество имен.

– Гитл, Гитл, – Харви закрыл глаза. Он ощупывал левую руку, словно лагерный номер под рукавом рубашки был написан шрифтом Брайля, и медленно качал головой: – Аврора. Женевьева…

– Могу я показать вам фотографии? – Голос Бекки упал до шепота.

– Готово! – В комнату влетела ликующая Саманта и, казалось, вдохнула энергию во всех остальных. – Маленьких чудовищ усмирили. Кому еще кофе?

Чашки были наполнены, и напряжение, чем бы оно ни было вызвано, сразу же спало. Бекке пришло в голову, что это так и задумывалось – эффектный выход, как на сцене. И она немедленно почувствовала себя виноватой, словно подумать такое о старой подруге Стена – настоящее предательство. Бекка поспешно достала фотографии и протянула их Харви.

– Так давно это было, – прошептал он, качая головой.

Вдруг он впился взглядом в одну из фотографий – там Гемма в мешковатом платье стояла в окружении нескольких человек. Он показывал пальцем на одного из молодых людей на снимке. Бекка заметила, что на указательном пальце у него нет ногтя.

– Харви, что с вами? Что случилось? – спросила Саманта.

Харви прикрыл глаза. Саманта взяла его за руку.

– Это я! – сказал Харви. – В нашем музее множество фотографий, но это единственная, на которой есть я. Старые кошмары возвращаются.

Бекка рассматривала фотографию в его руке. Юноша с голодными глазами неотрывно смотрел на Гемму.

– А это Кшенжничка.

– Что? – хором воскликнули Бекка и Стен. Стен, как всегда, подался вперед.

– Так мы ее звали. Это значит «принцесса». Потому что…

Он запнулся – то ли не мог вспомнить, то ли не хотел вспоминать.

– Потому что она родилась в замке? – спросила Бекка. Слова застревали в горле.

– Еврейка – и родилась в замке? – Харви был в замешательстве. – Да нет. Просто она не желала иметь с нами никакого дела. Со мной. Как будто…

Его голос прерывался.

– Все это было… так давно…

– Пожалуйста, вспомните! – Бекка чуть не плакала. – Хоть что-нибудь! Ходила ли она в школу? Рассказывала ли о прошлом? Она…?

– У нее был младенец и не было мужа… Все, что я помню.

– Пожалуйста, мистер Гольдман. Прошу вас.

Тут Рэндальф учительским жестом поднял палец.

– Харви прав. Это было очень давно. Память такая непредсказуемая и ненадежная штука. Запоминаются неожиданные вещи. Помню, одна женщина, когда приехала, поцеловала землю.

– Вы этого не видели, Рэндольф! – прервала его Мардж. – Это было в газете.

– Возможно, – согласился Рэндольф. – Но мне кажется, что видел. Вот что я имел в виду, говоря о памяти. Тем не менее я помню детей-беженцев в школе. Жалкие, голодные, нервные, жмутся друг к другу. Но такие разумные, несмотря на плохой английский. Эта Рут Грубер, написавшая книгу, была одной из тех, кто отбирал беженцев для Форта Освего. И совсем не только евреев. Были и католики – им позволили ходить на службу в нашу церковь, ближайшую к лагерю. Насколько я помню, было и несколько протестантов.

– Нас привезли из Италии, – сказал Харви. – Из жары в холод. Один ребенок умер на пароходе. Вот что я помню. Мать два дня не могла плакать, но и говорить не могла. Когда мы миновали Статую Свободы, все плакали от радости, а она, бедняжка, наконец смогла выплакать свое горе.

На минуту воцарилась тишина.