Принцесса Шиповничек

Это была девушка. Даже в сгущающейся темноте Йозеф заметил, что руки у нее медленно движутся, а на щеках – странные красные пятна.

Мститель передал тело Йозефу, а Береза помог мальчику выбраться из ямы. Но тут девушка перестала шевелиться и дышать тоже перестала. Йозеф понял: она сейчас умрет прямо у него на руках. Он положил ее на землю, прижался губами к ее рту, почувствовал горький вкус рвоты и начал делать искусственное дыхание.

Они по очереди старались ее оживить. Мститель делал то, чему его учили в медицинской школе. Он поднимал и опускал руки девушки, а когда уставал, его сменял Йозеф и дышал ей в рот. Именно в рот Йозефа и попала слюна, когда девушка наконец раскашлялась. К тому времени, как она задышала самостоятельно, стало уже совсем темно. Ни луны, ни звезд не было. Может, и он, и все остальные уже умерли и лежат в яме?

Девушка молчала. Не говорила, как ее зовут, не удивлялась, где она и кто они такие. Встать она не могла, только прижимала руку ко лбу, словно у нее болела или кружилась голова. Мститель снял с себя куртку, ласково закутал девушку, подхватил и понес, как ребенка. Он уверенно двигался к лесу, хотя ничего уже не было видно. В полной темноте Йозеф и Береза шли за ним.

На следующее утро девушка все еще была жива и все еще молчала, хотя розы на ее щеках цвели уже не так ярко. Тело было в испражнениях и рвоте, ее собственных и других жертв. Рыжие волосы потускнели и спутались. На лице и шее – три царапины, и еще одна на левой ноге. Время от времени она закашливалась и, стеснительно отворачиваясь, сплевывала мокроту на землю.

Мститель отдал ей свою куртку, а Береза – рубашку. Она хотела вернуть или одно или другое, но оба, и Мститель, и Береза, отрицательно покачали головами, а Мститель улыбнулся своей нежнейшей улыбкой. Девушка аккуратно застегнула куртку поверх рубашки, так что полы рубашки свисали из-под куртки и прикрывали бедра.

На следующую ночь и еще через ночь, вдохновленные спасением девушки, они снова пробирались к яме, разбирали окостеневшие тела, искали еще кого-нибудь живого. Девушка оставалась позади, под защитой леса.

Удалось найти двух мужчин и одну женщину, которые еще дышали. Мужчины были в бреду, их отнесли в лес, но они не дожили до утра. Мститель объяснил, что бред – обычное осложнение при отравлении угарным газом. Женщина прожила до полудня следующего дня. Ее завернули в куртку Йозефа. Она жаловалась на круги перед глазами и пляшущие тени.

Перед смертью она рассказала, как попала в Хелмно. Говорила хриплым шепотом, голос все время срывался. Позже партизаны собрали ее рассказ по кусочкам. Замок она называла schloss. Там был главный дом, старый амбар и две деревянных хибарки. Ее вместе со всей семьей везли на поезде из Лодзинского гетто, потом на грузовике завезли во двор замка, где обходительный немецкий комендант заверил их на сносном польском, что они всего лишь в трудовом лагере.

– Тут вы сможете трудиться на благо родины, – прошептала она и вдруг снова испугалась теней.

Но никаких теней не было.

Потом комендант объяснил, что они должны вымыться, а тем временем их одежду продезинфицируют после долгой и утомительной поездки. Он так и сказал, так заботливо: «после долгой и утомительной поездки». Поэтому им надо будет раздеться и сложить все ценности, документы и другие личные вещи вроде колец и медальонов в корзинки, где будут написаны их имена.

– Потом мы спустились в подвал, – продолжала она хриплым шепотом. – Я держала дочку за руку. Нам обеим было неловко раздеваться при посторонних. Даже при членах семьи. Так не делается, вы понимаете? Так не делается… – Глаза женщины были полны слез. – Я хотела обнять мою девочку, но она возразила: «Нет, мама, не обнимай меня голую». Я держала ее за руку и, пока мы шли по коридору, читала вслух таблички на стенах. На одной табличке над лестницей было написано «Душевая», на другой – «К доктору». Я сказала ей: «Не бойся». Ох…

Женщина замолчала. Потом зашептала снова:

– Тогда я в последний раз держала ее за руку.

Она еще рассказала, что всех заключенных отправили вниз по лестнице, а потом загнали по мосткам в фургон. На них обрушился град ударов. Люди побежали. В фургон набилось не меньше сотни.

– Мою доченьку затоптали. Я слышала ее крик, а потом ничего. Меня впихнули в фургон последней, двери за мной захлопнулись. Пол в фургоне оказался железный, решетчатый. Я поранила ноги, мы же были босиком. Все кричали, плакали. Я снова и снова выкрикивала дочкино имя, но она не отзывалась. Фургон тронулся. И это все, что я помню.

Они не стали говорить, что все остальные погибли. Умерли от выхлопных газов, были затоптаны и задавлены в борьбе за последний глоток воздуха или погибли от контрольного выстрела в голову. Лучше было промолчать.

Потом, перед самой смертью, она позвала: «Рахиль!». Йозеф понял – они все без слов поняли, – это имя ее дочери. Женщину похоронили тут же, в лесу, отметив место простым камнем. Йозеф вместе со всеми стоял у могилы.

– Нас только восемь, – медленно произнес Лесовал. – И один – нееврей. Для миньяна маловато.