Принципы экономики. Классическое руководство

В прошлые века предметами роскоши в Европе были даже такие продукты, как апельсины, сахар и какао. Никакие сторонние наблюдатели не вносили их в разряд роскоши, а если бы определяли и подавляли свободный рынок, то многие из них оставались бы роскошью гораздо дольше, чем произошло в действительности.

Рынки и жадность

С лозунгами о неэкономических ценностях выступают те, кто осуждает жадность. Вот только возвышенные разговоры об этом слишком часто сводятся к весьма эгоистичным попыткам устроить так, чтобы ваши ценности субсидировали другие люди, естественно, за счет их собственных ценностей. Типичный пример этого появился в одном письме в ежемесячный журнал Editor & Publisher. Автор письма — обозреватель — раскритиковал «требования получать прибыль, с которыми сталкиваются газеты» из-за «претензий безликих финансовых аналитиков с Уолл-стрит, которые, с моей точки зрения, выглядят бесчувственными к превратностям газетной журналистики».

Несмотря на ораторский прием, описывающий одну из сторон сделки как бесчеловечную («безликие финансовые аналитики с Уолл-стрит»), она все же представляет людей со своими интересами, которые так или иначе нужно учитывать, чтобы те, кто вкладывает деньги в газеты, соглашались продолжать делать это и далее. Хотя люди с Уолл-стрит и управляют миллионами долларов, эти деньги ни в коем случае не являются их личными средствами. Большая их часть — сбережения или деньги из пенсионных фондов, внесенные миллионами других людей с весьма скромными доходами.

Если «превратности газетной журналистики» — как их ни назови — не разрешают получать такую же норму прибыли от инвестиций в газеты или газетные синдикаты, какую можно получить от вложений в другие секторы экономики, то почему люди, вложившие деньги в пенсионные фонды, чтобы обеспечить свою старость, должны субсидировать газетные синдикаты, соглашаясь на меньшую норму прибыли? Многие редакторы и обозреватели зарабатывают гораздо больше тех, чьи взносы в пенсионные фонды обеспечивают их изданиям деньги для работы, так что было бы особенно странно ожидать, что люди с более низким доходом, например учителя или слесари, должны субсидировать редакторов и журналистов.

Почему финансовые аналитики — посредники, управляющие пенсионными фондами и другими инвестициями большого числа вкладчиков, — должны предавать интересы людей, доверивших им свои сбережения, соглашаясь на меньшую норму прибыли, чтобы вкладывать деньги в газеты, а не в более выгодные секторы экономики? Если хорошая журналистика (как ее ни определять) дает пониженные нормы прибыли на средства, вложенные в газетные синдикаты, то затраты на издание должны компенсировать те, кто извлекает пользу из газет. Например: пусть читатели платят больше; обозреватели, редакторы и репортеры соглашаются на меньшую зарплату; размещение рекламы пусть стоит дороже. Почему нужно приносить в жертву интересы слесарей, медсестер, учителей и прочих людей по всей стране, чьи личные сбережения и пенсионные фонды дают деньги, достающиеся газетным синдикатам через продажу акций? Почему ради одной отрасли нужно лишать этих денег другие секторы экономики, которые готовы платить больше?

Суть этого примера не в решении проблем газетной индустрии, а в том, чтобы увидеть, насколько иначе выглядит ситуация, если смотреть на нее с точки зрения распределения ограниченных ресурсов, имеющих альтернативное применение. Эту фундаментальную экономическую реальность затемняют эмоциональная риторика и демагогия, которые игнорируют интересы и ценности множества людей, сводя их к неприятным посредникам (например, «бесчувственным» финансовым аналитикам), в то время как интересы нужной стороны описываются положительными идеалистическими словами вроде журналистской компетентности. Финансовые аналитики могут быть весьма чувствительными по отношению к тем, кому служат, как и другие — к весьма различным категориям людей, которых они представляют.

Часто критики рынка хотят особых льгот и послаблений для каких-нибудь людей или групп, будь то газеты, этнические группы, социальные классы или другие, при этом не признавая того, что такие послабления неизбежно будут происходить за счет других людей и групп, чьи интересы либо игнорируются, либо характеризуются безличными терминами вроде «рынка». Например, один репортер New York Times, писавший о проблемах малообеспеченной женщины среднего возраста, высказался так: «Если бы только фабрика разрешила Кэролайн работать в дневную смену, ее проблема исчезла бы». Он сетовал: «Но зарплаты и рабочие часы устанавливает рынок, и вы не можете ожидать от него великодушия».