Природа боится пустоты

По этой причине объяснения Аристотеля не всегда строятся дедуктивно — сверху от Перводвигателя, — но начинаются в самых разных местах с наиболее подходящего определения, причем рассуждение может иной раз даже вернуться к началу и переопределить его. В самом деле, если мы полагаем, что целое не раскладывается на сумму частей, то нельзя опуститься от Единого к отдельным частям, не потеряв при этом что-то важное. В отличие от геометрии, где доказательства начинают от непреложных аксиом, в философии выдвигаются гипотезы, которые обосновываются в ходе дальнейшего рассуждения: выводятся различные следствия, и в случае возникновения противоречий становится понятно, что принятая гипотеза является ложной, в ином же случае мы полагаем ее обоснованной. Таким способом из неустойчивых начал можно строить вполне устойчивые суждения, приводящие к истине. Данный метод был разработан как раз Платоном, однако в дальнейшем платонизм сразу же пошел по пути строго выведения низших начал из Единого: при спуске по лестнице бытия на каждой ступени определялось, в каком направлении находится искомый объект, и выбиралось дальнейшее направление движения вниз, пока предмет исследования не будет обнаружен. Собственно сам дедуктивный (и сугубо рациональный) путь от Единого к интересующем нас объекту уже содержит в себе всё, что необходимо о нем знать.

Аристотель сделал одновременно шаг назад и шаг вперед по отношению к методу своего учителя: полагалось, что начала нельзя вывести сами из себя (логическая ошибка доказательства по кругу), но, напротив, для каждой области знания нужно отыскать такие истинные начала, которые могут послужить отправной точкой для дальнейших рассуждений. Как обнаружить эту исходную точку — отдельный вопрос. Никакой точной инструкции не давалось, сам подход нигде не сформулирован, и единой методики не прослеживается. Поиск начала рассуждения осуществляется Аристотелем почти произвольно: иногда он начинает с фактов, иногда с первопринципов, иногда с мнений, лишь по возможности фокусируя внимание на отношении формы и материи. В случае надобности достраивается идеальная иерархия сверху вниз, но это делается далеко не всегда. Обобщить процесс невозможно, это искусство. Мир конкретных вещей увлеченного природой Аристотеля сложен и переполнен случайностями, поэтому жестко заданные наперед схемы мышления тут не работают. Очень важно выбрать правильную исходную точку — нужную ступень лестницы бытия, — чтобы в каждом случае рассуждение позволило постепенно прояснить собственные основания и верно понять исследуемую область. Если платоники всегда шли от неких первых положений (начал) к их производным вплоть до отдельных объектов, то Аристотель начинал с конкретных вещей и мнений, а к началам приходил лишь в конце исследования.

С современной точки зрения это весьма сомнительный способ: хаотично блуждать между различными точками зрения, выстраивая необходимый ответ из их опровержения. Такой метод может работать лишь в случае, если мы хотим убедить слушателей и читателей в том, превосходим мудростью других экспертов, но едва ли поможет нам узнать об окружающем мире ничего нового. Однако, в действительности, почти все по-настоящему значащие открытия Аристотеля как раз и были получены им эмпирически, либо же узнаны из опыта других людей. На этом энциклопедическом фундаменте затем была воздвигнута грандиозная спекулятивная конструкции, почти целиком состоящая из неверных суждений об устройстве мира. Впрочем, выглядело все достаточно убедительно, почти математически.

Здесь важно остановиться на том, как Аристотель (а также многие его современники, равно — и многие наши современники) представлял себе процесс познания. Он полагал, что основой истины является окружающая нас действительность (Платон назначал на эту роль высшую Идею), в которой по определению не может содержаться лжи. Наше восприятие также не ошибается и, вообще говоря, дает нам истинную картину мира (для Платона познать истину способен мудрый разум философа). Также мы от рождения способны правильно мыслить, ведь разум и существует для этой цели (тут речь, безусловно, идет о достойных благородных эллинах, а не всех людях вообще). Возможность ошибиться подстерегает нас лишь на этапе создания понятий и оперирования с ними, поэтому Аристотель и создал логику — инструмент для точной работы с понятиями. Все другие этапы психической познавательной деятельности считались не нуждающимися в дополнительных инструментах и даже в особом изучении — с ними всё и так было в порядке. Данная точка зрения, подкрепленная фундаментальными книгами «Органона» дорого обошлась Западу, сковав его интеллектуальное развитие по всем остальным направлениям. Логику, как основное средство познания, стали использовать практически везде, даже там, где она, как мы теперь понимаем, абсолютно непригодна.