– И того довольно! Не углядели, упустили мальца. Примется теперь чудить. Свистеть по-птичьи на разные голоса, шуршать в сумерках маракасами кроны, подыгрывая соловью, восхищаться чем-то неприлично громко, подражая крику совы, а, едва прикрыв ставни вечера, ну как примется задирать прохожих, трогая вихры на затылке. Пригнёшься в испуге, обернёшься, и приседая, как на балу, книксен за реверансом, темнее тьмы, воланами волн удаляется прочь летучая мышь.
Под ногами – уже другая, тут как тут, куда ж без неё, Уже её узкой норки только распоротый шов двойной суровой нитки. Короче кроткого взгляда – её жизнь, а домовита хотя домОвая, хоть и лесная. Всё на ней, всё на ней. Не будь её, кем бы он был, лес, да каким. Тихим, пустым… Заросли, они заросли и есть.
– Так про что это я?! Позабыл…
– Лес, ты говорил, сделался зелен, всего за одну ночь.
Дорожное
I. Чайки
Это казалось удивительным: на серо-чёрных грядках пашни кипел и таял белый снег. Застань я подобное зрелище в марте или начале апреля, то в этом не было бы ничего странного. Но у порога майской маеты, когда природа, начисто позабыв об осторожности, раскрывает свою душу навстречу теплу, и оставляет повсюду приметы скорого безудержного роста цветов и трав, а от шороха лопающихся почек звенит в ушах на рассвете…
Не желая оказаться посмешищем в собственных глазах, я присмотрелся, и ,– хорош бы был, не сделай того. То был не снег, но, вымазавшись в земле по уши, испачкав пылью крылья, подобно галкам или воронам, копошились речные чайки65
. Тщательно выбирая личинок из перевёрнутой плугом земли, и легко, как орехи, раскалывая твёрдые, словно каменные комья, они никому не делали одолжения, так как не по своей доброй воле сменили родной дом озера на это поле и растущий не по дням, а по часам холм городской свалки неподалёку. Ясное дело, чернозём был куда предпочтительнее холма, и увы, до ближайшего, ещё живого водоёма, как оказалось, слишком далеко лететь.Автомобили, не подозревая ни о чём, довольно урча моторами, тёрлись колёсами о гладкие щёки закатанного в асфальт озера. Чайки же, покружив над местом, где был их дом, сложили крылья, будто головы, на приготовленном к посеву люцерны поле. Под чистым белоснежным облаком, в виду чаек, кружился ястреб. Он выглядывал полёвок, но чайкам до них было куда ближе, нежели ему.
II. Трутовик
Трутовик. Кем только не оборачивается этот грибной нарост на древе! Сколь многолик он, в воображении невежественных или рассеянных. Как только не кличут его, с кем только не путают. Для вологжан он не что иное, как берёзовая губка; пышущие здоровьем сибиряки используют его в качестве трута; есть те, кто заваривает гриб заместо низкосортного кирпичного чаю, а для других он – лучшее на белом свете лекарство ото всех недугов. Ну, – так тому и быть! А что до меня…
Он столь хорошо сложён, что неизменно вызывает желание прикоснуться, дабы погладить по залитой лаком голове, либо провести пальцем по бархатистому нежному подбородку. Располагаясь на древесном стволе в виде удобных одним лишь слизням наплывов, трутовик неразборчив, нетребователен, но несомненно манерен. Именно от того деревья в лесу часто похожи на ростральные колонны, хотя, надобно очень постараться, дабы уличить трутовик в педантичности. Скорее всего, то выходит у него не нарочно.
Но однажды мне-таки повезло. В чаще леса я разглядел идеально ровное дерево, осину, с западного боку которого, словно по одной линии, прилепился ряд трутовиков. Большие у земли, они делались по размеру всё меньше и меньше, ступенька над ступенькой, от низу до самой макушки. Не придираясь особо строго, можно было вообразить, что осина подобна мачте, а трутовики – точь-в-точь ступени из смолЁных веревочек67
, которыми на кораблях переплетены поперек ванты68.Стоя подле той осины, я чувствовал себя матросом, и, узнай в порыве ветра низкий тон морской дудки69
, не удержаться бы мне от того, чтобы попытаться взобраться наверх…Но не осмелился я, не оказался столь безрассуден, а лишь выдохнул на взлетевшую к глазам крапивницу, и пошёл своим путём.
Низко над головой свисали кораллами окутанные лишайниками рога ветвей, там и сям попадались навстречу груды стиранных и крепко отжатых, скрученных ветром берёз… Казалось, никому нет до меня никакого дела. Если бы только не лиса, что остановилась поглядеть мне вослед.
Голубая сказка
Так ли было, нет ли, кому то знать, как не мне.
А и несла как-то раз Весна голубой талой воды в горсти, Небу умыться. Оно ж по всю осень да зиму серое, пыльное, а которому, как не Весне пожалеть его, помочь. Набрала она водицы, и бежит-поспешает к Небушку, сил не бережёт, ноги бьёт об сырую землю. Там камушком споткнётся, тут пригорочком. Остановиться поплакать захочется, да не смеет, смеётся, губы сожмёт и дальше торопко70
по зябкой тропке.Спешит Весна, а того не замечает, как капает водица с рук, да покапывает, так вся и пролилась.