Природа советской власти. Экологическая история Арктики

Эпоха революции и Гражданской войны в России, например, была временем различных взаимодействий с окружающей средой. Советские руководители с восторгом говорили о перспективах оживления Кольского Севера – до тех пор, пока суровая реальность строительства и эксплуатации железной дороги в болотистой тайге не охладила их пыл. Материальные особенности ландшафта порождали различные способы описания природы и различный опыт экономического освоения отдаленных территорий, что, в свою очередь, повлияло на подходы к развитию, которые были приняты во времена новой экономической политики и сталинского Великого перелома. Что касается последней эпохи, то непокорная природа внесла свой вклад в хаос и непредвиденные последствия, во многом определившие переход государства к проведению форсированной индустриализации. Сходы снежных лавин, горные склоны и сильные ветры с особой силой нарушали работу в Хибинах, но также вызывали хаос и на других промышленных объектах сталинского времени. «Вредная материя» даже сыграла свою роль в неистовстве террора. Запасы никеля в недостаточно исследованной горе Монче-тундры подлили масла в огонь в деле против Кондрикова, а распространение гибельных эпизоотий, поразивших коллективизированных оленей, стало невольным доказательством при обвинении саамов в националистическом заговоре. Дело здесь не в том, что террор в целом требовал такого вовлечения, а в том, что элементы природного мира помогали его осуществлять.

В послесталинское время роль физической окружающей среды в экономической жизни страны приняла еще более изменчивый характер. Медь, фосфаты, оленина и падающая вода на Кольском Севере способствовали успешному экстенсивному росту в первые послевоенные десятилетия. Они давали государству ценности, которые можно было перенаправить на решение различных политических задач, включая развитие сферы потребления в период оттепели. В определенном смысле они помогли провести реформы, способствовавшие гуманизации СССР, предоставив более прочную экономическую базу для экспериментов. Однако материалы, изъятые из Кольского ландшафта, в 1970‐е и 1980‐е годы начали оказывать сопротивление. В условиях перехода к глобальной экономике чрезмерно интенсивная эксплуатация все больших объемов природных ресурсов перестала приносить прежнюю прибыль. В то же время все чаще давало о себе знать накопленное загрязнение. Диоксиды серы, нефелиновые и радиоактивные отходы разрушали окружающую среду Кольского полуострова до такой степени, что экономическая целесообразность промышленного производства была поставлена под вопрос. С течением времени они способствовали дестабилизации советской системы в целом, внеся по крайней мере косвенный вклад в крушение коммунизма.

Эта устойчивость советской власти в условиях ограничений, наложенных активностью материального мира, конечно, является лишь одной из множества особенностей истории Кольского полуострова в ХX веке, хотя и наиболее часто игнорируемой. Не менее важной была способность советской системы в корне менять отношения человека и природы на Севере. Плановики и заключенные, руководители предприятий и переселенцы, ученые и саамы как коренные жители совершили впечатляющий подвиг в деле трансформации этого малонаселенного края в индустриальный ландшафт. Как СССР удалось трансформировать эти отношения и почему в эту трансформацию вкладывалось так много усилий?

Мой главный ответ на эти вопросы состоит в том, что Советский Союз следует рассматривать как участника глобального проекта экономической модернизации. Советские руководители пытались запустить самобытную индустриальную экономику, которая бы заслуживала названия социализма и, в конечном счете, коммунизма. Однако методы, которые они применяли, и их представления о природной среде были во многих важных отношениях сходны с методами и идеями модернизирующихся государств при капиталистических режимах. Как пишет политолог Сюзан Бак-Морсс, «принимая капиталистическую модель экономической модернизации через развитие тяжелой промышленности, советский социалистический проект не имел других вариантов, кроме как попытаться произвести утопию из самого производственного процесса. Делая свой выбор, Советский Союз упустил возможность переосмыслить саму идею экономического „развития“ и экологические предпосылки, на которых оно могло быть реализовано»983.