Пришелец из Нарбонны

Все вполголоса читали скорбную элегию Иеремии, словно молитву. Женщины тихо плакали.

Раввин дон Бальтазар поднял руку:

— «… Обнови наши дни, как древле», — запел он более страстную песнь.

Неужели Ты совсем отверг нас.
Прогневался на нас безмерно?[56]

Раввин замолчал и спрятал руки в отороченные мехом рукава. Он слегка раскачивался, словно старался утишить страдание. А когда лицо его прояснилось, он поднял тяжелые веки, взглянул на Хаиме, опиравшегося о плечо своего старшего брата Даниила, и застонал:

— Господи, возьми мою душу грешную!

— Нельзя так, — прошептал раввин Шемюэль Провенцало.

Раввин дон Бальтазар сплел пальцы:

— Нельзя… нельзя…

— В самые мрачные минуты, случалось, пробивался для нас лучик света, — сказал Даниил.

Раввин дон Бальтазар поднял взгляд, и глаза его встретились с глазами палермского раввина.

Раввин Шемюэль Провенцало кивнул головой и раскрыл беззубые уста.

— Послушаем-ка, — раввин дон Бальтазар сомкнул ладони. — Раввин Шемюэль Провенцало из Палермо хочет поделиться с нами своей мудростью. Я прошу его и призываю, дабы для укрепления наших сердец он прочел нам наставление. Ибо так подобает поступать в день траура и в день поста. Да прибудет нам сил и здравия!

— Желаем слушать тебя, рабби, — отозвался Даниил.

— Желаем пить мед из уст твоих, рабби, — добавил раввин дон Бальтазар.

Палермский раввин поднял голову, опустил веки и принялся раскачиваться всем телом.

— Когда я ехал к вам, дорогие братья мои, — начал он, поправляя спадающие полы халата, — по дороге кони занесли меня в некогда славный град Герону[57], в некогда процветающую альджаму, колыбель великого Нахманида[58], «отца премудрости», неопалимого света Каббалы[59]. Как вам известно, во время диспута в Тортозе гордость наша, слава науки нашей Нахманидес был растоптан самим авиньонским папой Бенедиктом, да исчезнет из памяти людей имя его, да исчезнет из памяти имя города Тортоза и имена сторонников Креста, глумившихся там над нашими учеными и раввинами, словно филистимляне над ослепленным Самсоном[60]. Они переиначивали слова тех, кто защищал религию нашу и Талмуд[61] от лицемерия и лжи. Много прекрасных еврейских семей пало тогда ниц перед крестом, дабы спасти имущество, поскольку богатство свое ценили более веры и жизни. Тогда в Героне многие приняли крещение, в альджаме осталась горсточка набожных. В пустых домах, откуда выгнали евреев, поселились христиане. Враги Израилевы забрали себе лавочки и мастерские тех, кто бежал в иные края. Город обнищал. Грустны и пусты еврейские улочки, сожжены дома и сады, а оставшиеся на пепелище — это потомки иудеев, которые учились у «отца премудрости», «света Каббалы» Нахманида. Еще тлеет головня, еще бьет святой источник Учения! Ибо вечны три вещи: Бог, Учение и Народ. И пусть никто не пожалеет трудов долгого пути в Герону. Там старое сердце мое подкрепилось вином Учения, там погрузился я в море Тайны, словно в теплые воды Сафед. И видел я сокрытую от глаз простаков Книгу Еноха. Одни говорят, что Енох был седьмым царем со дня сотворения мира, другие — что жил во времена Ноя и уцелел при потопе. Никто не знает, где правда. Никто не знает, когда родился Енох и когда он умер. Известно только, что оседлал он белогривого коня и вознесся на небо. И правильно сказал раввин дон Бальтазар де Тудела инквизитору, что Мессия еще не явился, что Илия и Енох объявятся вместе, дабы подать знак: Мессия уже в пути. И скажем: аминь.

— Аминь, аминь, — повторили мужчины и женщины.

— Вы требуете от меня мудрости и поучений, но мысль моя слишком стара, — продолжил палермский раввин. — Я не мог познать всех секретов Книги: ни тайны падения ангелов и их греха с дочерьми земли, ни загадки звезд, с которыми Енох на «ты», ни значения слов, каковыми ангелы предостерегают нас и дают нам знать, непостижимые для нас, ни смысла наказания и воздания. Как флейта или лютня берут вдохновение из нот, так и музыка света записана в цифрах с первого дня сотворений мира и еще ранее — когда мысль о его сотворении только носилась над водами. Раскрыть загадку цифр — значит раскрыть суть сущего. Каждое слово состоит из букв, а каждая буква есть цифра. «Алеф» — это один и тысяча, «бет» — это два, «гимель» — это три, «каф» — это сто, «рейш» — это двести и последняя буква «таф» — это четыреста. Только Енох знает тайну букв, слагающихся одна за другой в слово. Ключ он забрал с собой. А когда придет Мессия, ключ этот получит каждый добродетельный еврей и каждый добродетельный нееврей.

— Когда Мессия придет, ключ уже не понадобится. Почему не пошлют нам его сейчас? — спросил Хаиме. Мальчик покраснел и со страхом посмотрел не на отца, а на мать, донью Клару. Та сидела вместе с другими женщинами на возвышении, откуда уже были убраны шелковые подушки. Однако пожурил его старший брат, Даниил:

— Веди себя тихо. За столом постарше тебя.

Палермский раввин положил руку на плечо Даниила.