Пришелец из Нарбонны

— Верить, будто только смерть может очистить душу людскую, есть грех перед Господом Богом, вдохнувшим душу в человеческое тело. Бог сотворил жизнь, а не смерть. Смерть — дело рук человеческих, ее сотворил Каин. Первый человек Адам сразу же оказался между правым и левым, между лицом и изнанкой, хотя не знал об этом. Душа его была нераздельной, когда Бог вдохнул ее через ноздри человека, и до того, как человек съел плод с древа познания Добра и Зла. Но как только Адам съел плод с древа познания Добра и Зла, душа его раскололась на три части: дыхание, дух и душу. Дыхание — нижняя ступень и, будучи самым тяжелым, оно опало на грудобрюшную преграду, которая, словно горизонт, делит тело человека на небо и землю. Здесь находится варница. Под преградою варится смесь. Размягченная и разжиженная смесь попадает в печень, где из отвара образуется кровь, приправленная четырьмя типами желчи. Кровь течет по семидесяти жилам, а отходы ее собираются в селезенке. На самом дне скапливаются выделения. Под преградой сосредоточена самая вульгарная телесность человека, но сквозь нее проникает дыхание и слегка предохраняет ее от отравления злыми миазмами, которые суть порождение демонов. Но с другой стороны — дыхание пропитывается грехом, рождающимся под преградою, и эта часть души порочна. Можно сказать, что дыхание — это наполовину душа, наполовину тело, ведь верят же некоторые народы, что существовала на свете тварь — наполовину конь, наполовину человек. Дух — это вторая ступень. Он вознесся над преградою и животворит нежные органы: сердце, легкие и мозг. Сердце есть огонь, легкие — воздух, мозг — вода. Сердце связано с глазами и почками. Глаза — чтобы видеть, почки — суть ложе вожделения и совести, сиречь желаний. Сердце находится на полпути между глазами и почками, и оно впитывает в себя чувства; глаза видят сотворенный мир и, словно Бог после его сотворения, радуются красоте, почки вожделеют и посылают вожделение в сердце. Легкие суть мехи, и они разжигают пламень сердца. Мозг рождает мысль и семя. Семя стекает по спинному мозгу. В Талмуде сказано, что спинной мозг — продолжение головного. Мысль близка семени. В малом зернышке, словно в суденышке, плывет мысль к новым поколениям. Семя передает мысль, словно нетленное наследие. Третья, наивысшая ступень — это душа. Она не связана ни с одним из телесных органов, но руководит ими всеми. Будто гонцов своих, посылает она поручения в самые отдаленные уголки тела, оживляя. их искрой Божьей. И как душа руководит телом, так и Венец — наипервейшая из десяти сфер[62], как учит Каббала, руководит миром и всеми остальными девятью сферами. Ибо Венец — это Бог, вечный огонь, порождающий бесконечное число Божьих искр. Немеркнущий поток Милосердия, словно жилами, соединяет Венец сосудами с землей. Так жених соединяется с возлюбленной. Кто этот жених? Господь Бог. Кто его возлюбленная? Израиль. Как между женихом и невестою раздоры и гнев, так и между Богом и Израилем раздоры и гнев. Но их единит нетленная любовь. Бог, отвернувшийся от нас, не бросит нас навсегда. Он сжалится над нами. Упросим его постом и молитвою. И вернет он нам дни наши, как древле, и обновит время, как бывало. И придет Мессия, и стекутся народы, словно потоки в Сион, словно стада овец на пастбища Гилеад. И скажем: аминь. Аминь села.[63]

— Аминь. Аминь села, — повторили мужчины и женщины.

Только лейб-медик турецкого султана Иаков Иссерлейн молча взглянул на Эли и пожал плечами.

Алонсо

I

Женщины уже собрались расходиться. Первой поднялась донья Клара, а за ней Марианна. В это время со стороны патио послышался лай собаки. Женщины застыли на месте, прислушиваясь.

— Это Апион, — сказал дон Энрике.

— Кто это может быть в такое время? — донья Клара забеспокоилась, прижала к себе маленькую Ану.

Мужчины сохраняли спокойствие. Только раввин дон Бальтазар стал бледным, как полотно, глаза его, казалось, провалились — столь темными были круги под ними.

— Ступай к матери, — приказал младшему брату Даниил.

— Я посмотрю и вернусь, — Альваро поднялся со скамейки. Дон Энрике взглядом остановил его, встал сам и хотел было выйти, но тут на пороге показалась Каталина. За ней тащился Апион.

— Какая-то женщина к вашей милости, — сказала она дону Энрике. — Говорит, что непременно должна увидеться с вашей милостью, очень просила, только не сказала…

Каталина умолкла. В трапезную вошла женщина, с ног до головы закутанная в шаль. Она опустила руку, придерживающую шелковую вуаль. Немолодое лицо с запавшими глазами было бледно, словно мел.

— Можно говорить, дон Энрике? — женщина колебалась. Она оглядела присутствующих и низко поклонилась раввину дону Бальтазару.

— Донья Хуана Таронхи! — воскликнул дон Энрике. — Что с Алонсо? — спросил он шепотом, но тут же смутился под взглядом женщины. — Проходите, пожалуйста, — он указал на стул посреди трапезной. — Не случилось ли чего недоброго, упаси Господи? Говорите смело, здесь все свои.