Пришелец из Нарбонны

— Ваша милость! Гранд Кастили! О принцесса-ангелица! Да хранит тебя Святой Исидор! Да хранит вас Алексей, Божий человек! — нищий протянул помятую шляпу. От него несло гнильем.

Донья Хуана прибавила шагу и потянула за собой Эли. Попрошайки ползли за ними, причитая. Но вдруг остановились, будто наткнулись на стену, видимую им только одним, стену, которая была для них непреодолима.

И тут поднялся крик:

— Хоть бы дом твой сгорел!

— Хоть бы проказа сожрала твоих детей, как она нас сжирает!

— Хоть бы жена твоя родила тебе свинью!

— Хоть бы пиявки нагадили тебе в печенку!

Хор проклятий преследовал их, пока они не потеряли нищих из виду.

III

Дверь открыла старая женщина.

— Дон Мигуэль, — обрадовалась она.

— Это брат дона Мигуэля. Издалека, — ответила донья Хуана.

— Вот и хорошо. А я я не знала, что у дона Мигуэля есть брат.

— Мануэлла спит?

— Долго упрямилась, хотела дождаться возвращения сеньоры. Еле уговорила ее лечь, рассказала ей о королеве Гиневре и Ланселоте. Она это любит, этим я ее всегда могу успокоить. Уж очень ей нравится эта история, без конца бы слушала. Только кончу рассказывать, а она снова просит начать с самого начала, и так, пока не заснет, — проговорила женщина, обращаясь к Эли.

Эли вежливо кивал головой.

— Хорошо-хорошо, — донья Хуана прервала ее. — Ну, а сейчас она спит?

— Как ангелочек, сеньора, — ответила служанка.

— Приготовь для сеньора апельсиновый сок и проводи его в угловую комнату. Я туда скоро приду.

Входящему в комнату прямо с патио была видна огромная картина — обнаженный Иисус Христос на кресте, с повязкой на исхудавших чреслах и в терновом венце. Со лба его стекали капли крови, а с впалых щек — кровавые слезы. В боку, между торчащими ребрами, зияла глубокая рана. У подножия креста плакали три девы. В другой комнате висел деревянный черный крест и много маленьких икон, изображающих святых с нимбами и разноцветными крыльями, с пальмовыми веточками в руках. Возле одной из икон Эли задержался, попросив служанку посветить ему свечой. Над коленопреклоненной девой парил ангел. Лицом она напоминала Каталину. Те же светлые длинные волосы, те же тонкие брови и серо-голубые глаза.

В комнате, куда его привела служанка, святых образов не было. На стенах висели дорогие ткани, парча и коврики, тканые серебряной нитью. Внутренняя лесенка и галерея расположением напоминали дом раввина, только здесь все дышало роскошью. С потолка свешивался серебряный канделябр с хрустальными сосульками.

Ему не пришлось долго ждать. Хуана Таронхи появилась в длинном черном платье, без шалей, только в волосах осталась маленькая мантилья, подколотая обычной большой шпилькой. Плечи прикрывала коричневая шаль.

Уселись возле маленького камина, выложенного изразцами, за черным, украшенным резьбой и арабской инкрустацией столиком. В камине лежали обугленные головни, разбитые кочергой.

Кроме апельсинового сока, служанка принесла на подносе кувшин вина и серебряные бокалы, которые тотчас же наполнила.

— Попробуйте вина, — сказала донья Хуана охрипшим от плача голосом. Глаза ее стали еще более красными.

— Благодарю вас, я не буду пить.

— За возвращение Мигуэля.

— Дай Бог ему вернуться как можно скорее, — сказал Эли. — Мне нельзя пить. В баррио пост. А кроме того, для еврея это вино нечисто, его касалась рука христианина.

— О посте я ровным счетом ничего не знала. И о том, что вино может быть для еврея нечистым, тоже не знала. Столько всего о евреях я не знаю. Видимо, так и не успею… Умру — ни еврейка, ни христианка. Но чтобы прикосновение христианина… полагаю, об этом они не знают. Впрочем, — она махнула платочком в руке, — все это не имеет значения. Может, так оно и лучше.

— Если бы христианин не хотел выпить вина, к которому прикасался еврей, — это было бы понятно.

— Да-да, — донья Хуана кивнула головой.

— Много выкрестов в городе?

— Все мы живем, таясь друг от друга. Спросите дона Энрике.

— Ваши родственники тоже новокрещеные?

— Мы потеряли всех.

— Когда это случилось?

— Когда евреев выгнали из Севильи за то, что помогали нововерцам. Давно это было. А потом…

— Но обращенные остались? — прервал Эли.

— Не все. Вы что-нибудь слышали о семье Сусон из Севильи?

— Слыхал. Небезызвестная семья.

— Была. Ее уже нет. Дон Диего де Сусон был самым богатым человеком во всей провинции. Настоящий нагид[65].

— Я слыхал о заговоре дона Диего де Сусона.

— Я его дочь.

— Дочь? Вы та самая дочь? Но у нее было другое имя…

— Это была моя сестра, будь проклята память о ней! Бог покарал ее. Она умерла потаскухой в приюте для прокаженных. Сожитель бросил ее. Громкая это была история в нашей стороне… Она выдала заговорщиков, рассказав все своему любовнику, сыну гранда, а он донес. А потом вышвырнул ее, на порог не пустил, после того, как отца сожгли на костре. Она валялась у него в ногах, а он собак на нее натравил. Нам с Мигуэлем удалось бежать.

— Сын гранда был подослан?

— Возможно…

— Он жив?

— Не знаю.

— И не нашлось никого, кто бы отомстил?