Пришелец из Нарбонны

— До этого появился тайный листок. Вы что-нибудь слышали о нем? Он наделал много шуму. Королева Изабелла была вне себя от ярости. Ответила кровавым трибуналом. Темница в Сан-Пауло и замок в Ла-Табладе кишели людьми. На улицах были слышны крики истязаемых. Всех одолел страх.

— Что было в тайном листке?

— Что церковь — языческий приют идолопоклонников, а королева — тиран отечества.

— Кто это написал?

— Неизвестно. Но по-моему, это был никому не нужный глупый листок.

— И все так считали?

— Все.

— Все-таки не все. Ваш отец дон Диего де Сусон так не думал. Да и выкресты-заговорщики тоже так не думали. Известны и другие, кто так не считал. Мы слышали о них в далекой Нарбонне. Это были прославленные роды Севильи. Дон Хуан Фернанд Абулафия, начальник полиции эрмандад, так не думал. Хотя всех охватил страх, заговор был составлен.

— Но он провалился. У инквизиторов ни один волос с головы не упал, а один из них, Сан-Мартин, вот уже два дня сидит в нашем городе. Вчера допрашивал раввина дона Бальтазара, сегодня томит за решеткой моего мужа и еще несколько человек: отца и трех сыновей Сафортеса.

— Инквизитора каноника Педро Арбуэса де Эпила заговорщики убили на пороге церкви в Сарагосе. Не будь предательства, надо полагать, в Севилье тоже бы удалось.

— Это было страшно. Горели костры, мы задыхались от дыма сжигаемых тел и были бессильны. Знаете ли вы, что значит быть бессильным? Мы могли только горевать. Каждый спасался, как мог. А христиане плясали и веселились на улицах. Как они ненавидят нас! Почему?

— Мы — народ-избранник.

— А не мог бы Всевышний избрать другой народ?

— Неисповедимы пути Господни, — Эли улыбнулся.

— Почему даже крещение не может нас спасти?

— Обращенный для них во его крат страшнее.

— Почему? Ведь многие уверовали во Христа, как в Мессию, и тоже не избежали костра.

— Те пусть взывают к своему Богу.

— Верно сказано, — отозвался грубый мужской голос.

Эли обернулся.

— Это мой брат, Алонсо, — проговорила донья Хуана.

Был он старше сестры, но ненамного. В коричневом кафтане из домотканного сукна, в чепце, прикрывающем уши, он походил на деревенского мужика с быстрыми черными глазками. Взгляд его вызвал в памяти образ отца.

С минуту все трое молчали. Донья Хуана, опустив голову, теребила носовой платок.

— Мир тебе, брат мой, — поздоровался Алонсо.

— Мир тебе, брат мой, — ответил Эли.

Алонсо подошел к гостю и крепко пожал ему руку.

— Я слышал о тебе, дон Эли ибн Гайат, — Алонсо сделал шаг назад, чтобы лучше разглядеть гостя. — Тебя видели на коне. Не часто узришь такое в еврейском баррио. Ты прибыл на конфирмацию малыша Хаиме?

— Не только.

— Что еще привело тебя из твоего далека?

— Сыну дона Диего де Сусона, так и быть, скажу. — На губах Эли блуждала загадочная улыбка.

— О Боже! — простонала донья Хуана.

— С чего намереваешься начать, дон Эли? — Алонсо потер длинный крючковатый нос.

— Надо найти людей.

— С этим сейчас трудно.

— Знаю.

Донья Хуана прикрыла лицо руками.

— Вам еще мало, глупцы! Хотите Мигуэля погубить? Всех нас? Моего ребенка?

— Успокойся, Хуана. От судьбы не уйти. Бог был милостивым для нас в Валенсии, Кадиксе, а нам казалось, что помощи уже неоткуда ждать.

— Валенсия… Кадикс! Там произошло чудо. Но отсюда бежать некуда. Кончилось милосердие Божье.

— Не богохульствуй, Хуана!

— Кончилось не только милосердие. И ты об этом прекрасно знаешь.

— Успокойся, прошу тебя.

— Да-да, успокойтесь, пожалуйста, — сказал Эли.

— Оставь нас одних, Хуана.

— Извольте, я оставлю вас. Но умоляю, будьте благоразумны!

— Непременно.

— Алонсо, ты уже не мальчик. Не сходи с ума. Ты однажды уже навлек на нас… — Хуана оборвала себя на полуслове. — Иду спать. Нет, я не усну. Может, Мигуэля сейчас ведут в келью… Делайте, что хотите, — она стояла в дверях. — Алонсо, не сходи с ума!

IV

— Что привело тебя издалека? Думаешь, без тебя не обойдемся? — спросил Алонсо, когда они остались вдвоем.

— Я не посторонний, мы сыновья одного Бога.

— Меня уже тошнит от этих слов. Как ты собираешься нам помочь? Кроме Мигуэля, забрали и других, значит, завтра начнется… Хуана не догадывается, она еще ничего не знает, но на завтра назначено аутодафе. Для этого и приехал инквизитор Сан-Мартин. Пронюхали о Мигуэле, которого никто не знал. Похоже, донес кто-то из своих. Подозрение — начало паралича. Надо гнать от себя такие мысли, — Алонсо замолчал.

— На кого пало подозрение? — спросил Эли.

— Не знаю. Но стоило бы поискать. Даже самое невероятное может оказаться правдой. Можешь подозревать меня. Хуана считает, что я безумен… Если наша сестра могла…

— Отгони эту мысль.

— Не бойся, я не предам…

— Но верно ли, что завтра будет, аутодафе?

— Так мне кажется. Вчера в церкви Сан-Мартин разглагольствовал об истреблении зла, дескать, его следует вырывать с корнями. Что это значит? Сначала предать огню новохристиан, а потом принудить явных евреев креститься.

— Чтобы потом сжечь их как новообращенных?

— Верно. Иначе будут рваться в сановники. Станут вельможами при дворе государя.

— А рвутся? И только ли они? Может, рвутся и хотят быть сановниками все, только евреи лучше?