Пришелец из Нарбонны

В длинном помещении у стены стояло несколько ткацких станков. Два молодых господина сидели за простым столом, который опирался на крестовину.

— Дон Гонсало де Пира, — представил Алонсо первого из них, в пышном бархатном берете с помпоном.

Эли поклонился.

— А это дон Фернандо де Баена, — Алонсо показал на второго, который был моложе, худощавее и без головного убора. Его длинные черные волосы, перехваченные узкой серой ленточкой, спадали на плечи.

Дон Фернандо де Баена встал и широко улыбнулся.

— А это дон Эли ибн Гайат, наш гость из Нарбонны, — Алонсо показал рукой на Эли. — Вам, должно быть, известна эта фамилия. К тому же, молодой человек красив и полон достоинств. Сразу видно, из славного рода.

Юноши раскланялись.

— Мой дед, царство ему небесное, воспитывал меня на поэзии вашего далекого предка, Иегуды ибн Гайата, — начал Гонсало де Пира. — В особенности мне пришлось по душе одно стихотворение, я его наизусть помню, — похоже, до самой смерти не забуду. И если не сочтешь, что я во зло употреблю твое, Алонсо, гостеприимство, и если это не оскорбит твоего, дон Эли ибн Гайат, слуха, — то я с удовольствием почитаю.

— Не затем мы собрались сюда, да и нет времени на поэзию, — нахмурился Алонсо. — Но так и быть, может, тебе удастся хотя бы на миг перенести нас в мир красоты и безмятежности.

Гонсало де Пира выставил правую ногу вперед, положив руку на эфес шпаги.

Как легко тебя в сети, голубка,
Изловить на любой тропинке.
Зачарованная приманкой,
Забываешь о коварных силках.
Жизнь проходит, а узы все крепки.
Что ответишь Тому, Кто тебя послал?*

— Превосходно! — Эли захлопал в ладоши, его поддержал молодой Фернандо. Алонсо не отреагировал никак.

— Гонсало, — обратился дон Фернандо, убирая волосы со лба, — этому научил тебя твой дед Абулафия? У него еще было еврейское имя, он не назывался, как ты и твой отец — де Пира. А это, случайно, не он, согласно семейному преданию, вознамерился учить Каббале самого Римского папу?

— Это был мой прапрадед, — Гонсало почесал светлую бородку. — Кто знает, чем бы дело кончилось, согласись на то папа.

— Не затем я пригласил брата Эли, чтобы рассказывать семейные агады. Вы слышали колокола? Гонсало видел монахов в черных плащах и с черными свечами, шедших из монастыря в церковь. Я эти колокола слышал еще вчера, когда они молчали. Я эту процессию видел еще до ее начала. У меня было предчувствие. Я вижу самое страшное. Пророки остановились на углах улиц и кричат, обращаясь к Богу и людям. Со времен разрушения Храма нет у нас пророков. Нет ни спасительного слова, ни спасительной мысли. Всю ночь метался я в бессилии и вот что написал, хоть знаю, что это не принесет облегчения, — Алонсо подал Эли тайный листок. Эли взялся за концы пергаментного свитка. Высохшие чернила отливали медью.

«Братьям новохристианам и братьям евреям слово благодати и мира», — так был озаглавлен тайный листок.

«О дух Израиля! Сколь выше ты своих притеснителей, сошедшихся в языческие храмы идолопоклонства! Господь Бог наш, Господь Бог един, и нет другого, кроме Него. Разве отыщется иудей, который по своей воле сменит скромные шатры Иакова на роскошь церквей? Разве отыщется иудей, который по своей воле сменит премудрых и безгрешных раввинов на пап и священников, живущих в излишествах и даже в разврате? Порабощенные нововерцы, братья многострадальные! Да простится вам грех коленопреклонения и целования креста! Чем больше привязаны вы к вере отцов ваших, тем ревностней перебираете четки. А может, правы наши враги, обвиняющие вас в святотатстве? Ответьте им: „Не мы освящали, не мы оскорбляем“. Может, правы наши враги, обвиняющие вас в ханжестве? Ответьте им: „Нет ханжества там, где меч у горла“. Может, заслуженно обвиняют вас в ереси? Ответьте им: „Как же так? Считаете нас еретиками, а не считаете христианами. Иудей не может быть еретиком, как не может быть еретик иудеем…“ Скажите им: „Святотатцы, вы порочите гостию, дабы обвинить в этом евреев. Вы ханжи, ибо на устах ваших любовь к ближнему, а в сердце ненависть. Вашу ненависть вы называете религией. Что же это за религия, если принуждает она лгать, истязать и убивать? Чем отличаетесь вы от язычников? Римские императоры бросали христиан на съедение львам, вы же бросаете иудеев на съедение огню“.

Братья! Сколько вытерпели вы, принимая крещение. Не стало оно для вас убежищем. Вас поглощает бездна зла. Не одно столетие глумится над вами все тот же враг, он один во всех палестинах. От проклятой памяти Апиона Фивского[71] до Торквемады[72] — злого духа королевы Изабеллы. Сколько бы они ни срезали ветвей, сколько бы ни срубали крону, ствол остался и сохранится веки вечные. Ам Йисраэль хай! Народ Израиля жив и будет жить вечно. Аминь.»

Эли закончил читать, и все повторили: аминь.

— Превосходно и основательно, — сказал Эли, задумавшись на минуту, — но не хватает самого важного.