Пришелец из Нарбонны

— Наши мудрецы объясняют слова Библии «вот потомки Адама», как братство людей всей земли. Все мы происходим из одного колена и при этом дважды: один раз от кости Адама, а второй — от кости Ноя.

— Я уже тебе говорил о молитве «Шфах хематха аль гагоим» — излей, Боже, гнев Свой на чужие народы. Нет другой религии проклятий и ненависти. Бог должен излить Свой гнев не только на врагов израилевых, но и на все народы мира.

— В Библии сказано: «И сказал Бог Аврааму: Вместе с тобой да будут благословенны все народы мира».

— Христос рек: «Милуйте недругов своих».

— Сказать по правде, я этого не могу понять, хотя и царь Соломон поучал: «Если враг твой падет — не радуйся; если споткнется — пусть не радуется сердце твое». И далее: «Если враг твой голоден — накорми его хлебом, если пить хочет — дай ему воды». Видимо, то были иные времена, не нынешние.

— Царь Соломон говорил о врагах, но неизвестно, имел он в виду чужих врагов или евреев.

— Христос тоже не разделял врагов на своих и чужих.

— Вы были народом Талмуда, но сегодня вы народ торгашей и перекупщиков, сборщиков налогов и податей.

— Мы делаем то, чего вы гнушаетесь, мы выручаем вас.

— Ты коварен. Притворяешься, что любишь правду, как бы ни была она горька, а поступаешь так потому, что ей противоречить невозможно. Вы охотно делаете то, чего другие гнушаются. И делаете лучше, чем другие. О чем это свидетельствует?

— О способностях.

— О способностях обмеривать, обвешивать и обворовывать тех, кто глупее вас!

— Это дьявольская сила денег. Ей поддается каждый, кто дотрагивается до них. Для евреев золото ценно еще и тем, что оно спасает от рук убийц.

— Скажи, а ты бы мог меня убить? — инквизитор уставился на Эли своими белесыми глазами.

Эли ничего не ответил.

— Так почему же ты этого не сделаешь сейчас? Я слабый беззащитный старик.

Эли молчал.

— Я тебе помогу ответить, — инквизитор задумался. — Из-за гордыни. Саул преследовал Давида, дабы убить его. И он настиг его в пещере, но в темноте не разглядел. А Давид мог убить Саула, но лишь отрезал полу его плаща, дабы унизить царя, а себя возвеличить. Из-за гордыни он это сделал. А может, ты происходишь из Давидова колена?

— Нет, я из народа.

— Ты из славного рода Гайат из Люцены, потомок великих поэтов.

— Великих поэтов рождает народ.

— Ты меня удивляешь. Боль сжимает мне сердце при мысли, что душа твоя не спасется. Я бы мог сказать: не выйдешь отсюда, пока не обратишься. Дьявольская гордыня! Самая страшная, ибо в венце мученичества. Но я не сделаю из тебя второго Мессию.

— Еще не явился первый.

— Не богохульствуй, юноша. Для нас он пришел, это для евреев нет.

— Наш Мессия будет единым, и придет он для всех людей. И будет волк пастись вместе с агнцем, и станет прах хлебом для змеи, и лук военный будет преломлен, и мир восторжествует среди народов. Какие слова обратят меня в вашу веру? Слова Евангелия: «Не думайте, что пришел я дать мир на земле. Я пришел не затем, чтобы дать мир, но меч»? А может, меня должен озарить свет ваших костров? Или ложь о поруганной гостии, о сердцах, вырванных из груди христианских мальчиков, о крови христианских детей? Нет клеветы, которую бы вы не возвели на евреев, нет убийства, в которое бы вы не поверили сразу. Даже вопреки указам папы. Когда речь идет о евреях, даже папа не может быть вне подозрений…

— Переходишь границы! Не забывай, что ты узник! Мое терпение кончилось, я всего лишь человек.

Эли опустил голову.

Инквизитор Сан-Мартин положил костлявые пальцы на распятие, которое стояло рядом, на столе.

Беззубые уста его творили молитву.

За окном все еще лежала ночь, окутавшая землю, и в этой ночи вспыхивали искры догорающих костров.

III

Его снова отвели в келью.

Тело фра Антонио уже вынесли.

Эли рухнул на каменные полати. Лицо его горело, по телу пробегала дрожь. Ему хотелось пить, но не было сил, чтобы встать и снова стучать в железную дверь…

Он очнулся, чувствуя, что кто-то теребит его за плечо.

— Вставай, — услышал он, — иди за мной.

Сутулый брат-монах, тот самый, который заглядывал в келью к инквизитору, сунул руки в рукава сутаны и без слов вышел из кельи. Обернувшись и увидев, что Эли следует за ним, он кивнул головой.

По длинному темному проходу монахи в белых сутанах возвращались после утреннего молебна. Ни один из них не поднял глаз на узника. Шли они с опущенными головами, перебирая четки и нашептывая слова псалма.

Брат-монах ключом открыл ворота.

— Ты свободен, — сказал он.

Дневной свет ослепил Эли. Он полной грудью вдохнул утренний холодный воздух, потер лицо руками, будто умылся чистой родниковой водой. Если бы рядом находилась Лайл, он бы вскочил на нее и помчался в поле.

Стояло воскресное благостное утро. Женщины возвращались из церкви, держа в руке молитвенники и белые кружевные платочки. Молодые мужчины, остановившись на ступенях церкви, поглядывали, не обернется ли какая, не подаст ли знак из-под тончайшей, вуали.