Пришелец из Нарбонны

— Молчишь… — Эли приблизился к альмемору и обратился к собравшимся вокруг столика. — Вот голос навета. Когда его не спрашиваешь, он говорит, а когда спросишь — молчит.

Дов растянул в улыбке тонкие губы, обнажив белые зубы.

— Как зовут твоего отца? — Эли побелел от гнева.

— Цви. Меня зовут Дов бен Цви, — ответил он.

— Это сын одного из старейшин альджамы, — маленький человек поднял палец вверх.

— Следует предостеречь баррио от этого имени. — Эли, не торопясь, возвратился к столику.

Торговец оружием Хосе Мартинес сделал несколько шагов вперед и, поправив бархатную шапочку, остановился между столиком и алмемором.

— Подозрения падают на каждого. Это неприятный, но не опасный недуг. Опасная болезнь — это клевета. Храни нас Бог от нее. Даже будучи вылеченной, она оставляет следы, словно оспа. Ты согласен, Дов? Подумай хорошенько и ответь. От этого зависит многое. Больше, чем ты думаешь.

Дов молчал.

— Твое молчание означает, что ты не согласен. Выходит, это не только подозрение? — Хосе Мартинес сделал паузу. — Если не хочешь говорить, отойди от алмемора. Если это больше, чем подозрение, представь доказательства. Иначе запрем тебя в темницу альджамы без хлеба и воды, и будем держать там до тех пор, пока не признаешься. А потом… даже родитель твой, член совета старейшин, тебе не поможет.

Дов вспыхнул:

— Я сюда еще вернусь! И не побоюсь ваших угроз! Я не клеветник! — он выбежал из синагоги.

Долгое время все молчали.

— Надо что-то сделать, — прервал молчание старый золотарь Урий. — По баррио ходят слухи. Делать вид, будто их никто не слышит, бессмысленно. Но я не понимаю, почему Дов не хочет всего сказать. Надо что-то сделать. Так или иначе, сейчас мы ничего не придумаем.

— Развеять сомнения может лишь сам раввин дон Бальтазар, — это был голос Рейвена. — У Дова, кажется, нет доказательств, но раввину он может бросить обвинение в лицо, чтобы все слышали и видели. И тогда, чтобы защититься от клеветы, раввину придется поклясться.

— Поклясться? Это невозможно! — воскликнул Эли.

— Это единственный выход, — сказал Рейвен, — а Дова за стенами баррио забросают камнями, дабы на раввина дона Бальтазара не пала тень подозрения. Без клятвы раввина никто не осмелится поднять руку на Дова.

— Для этого должен быть суд, — вставил торговец оружием Хосе Мартинес.

— Когда? Ведь завтра конфирмация! — воскликнул золотарь Урий. — Раввин должен очиститься, чтобы благословить сына.

— Если может очиститься, значит, он чист, и, стало быть, суд можно устроить после конфирмации, — сказал ремесленник из Кордовы.

— Вы говорите: надо устроить суд, — Эли окинул всех взглядом. — Но над кем? Для меня ясно одно: если дело дойдет до суда, то судить надо Дова, но только если из его слов сложится явное обвинение. Однако его обвинение не будет явным и окажется клеветой, потому что ни один свидетель его не поддержит. Выходит, что раввину нельзя даже намекать о клятве. Суд мог бы состояться завтра после Вечерней молитвы, то есть после конфирмации.

— Клятва должна быть, — настаивал Рейвен.

— И я так считаю, — вставил маленький человек.

— Неслыханно! — воспротивился кордовский ремесленник. — Раввину клясться перед молокососом! До чего же это мы доведем нашу святую альджаму? Каждый прохвост начнет нами помыкать!

— Раввин поклянется в синагоге перед народом, а не перед прохвостом, — сказал Рейвен.

— Спорить не о чем, — заметил торговец оружием Хосе Мартинес. — Дов пожелал все сказать в лицо раввину. Посмотрим, осмелится ли. Думаю, смелости ему не хватит. Высказал подозрение и убежал.

— Золотые слова. Дай Бог тебе здоровья, Хосе Мартинес. — Старый золотарь Урий поднял глаза вверх. — Да благословит тебя Господь. Но пора уже разойтись по своим делам в мире и согласии.

— Прежде чем вернетесь к своим занятиям, — Эли развел в стороны руки, будто хотел их задержать, — послушайте, что я вам скажу. Я скажу вам, а вы передайте другим, чтобы все знали. Завтра никто не встанет за прилавки, никто не откроет лавочки, никто не сядет за уличный верстак. Завтра закройте свои магазины и ворота домов. Пусть мужчины соберутся в синагоге, а женщины останутся дома смотреть за детьми, чтобы не вышли они на улицу. Пусть улицы будут пусты, а баррио безлюдно. Пусть будет тишина, как в городе умерших. А теперь возвращайтесь домой в мире и согласии. Да укрепит Бог ваши сердца. Не сейте страха, но живите словами надежды. Бог с нами. Завтра — день испытаний, а потом придут дни храбрости и мужества. Крепите сердца и повторяйте как молитву: «Народ Израиля — Божье воинство, а мы — его передняя стража». Слышали, что я вам сказал?

— Слышали, — был ответ.

— Слышали и готовы исполнить?

— Слышали и готовы исполнить.

Синагога опустела. Остался только Нафтали, а вместе с ним еще трое. Три брата — высокие, широкоплечие.

— Они владеют оружием, — сказал Нафтали.

— Отлично, — обрадовался Эли, — оружие получите у Хосе Мартинеса. Бесплатно. Возьмите столько, сколько унесете.

— Кто мы такие, чтобы оружие нам дали бесплатно? — спросил Нафтали.