Пришелец из Нарбонны

— Инквизитор вызвал моего отца и приказал, чтобы баррио приветствовало его на всем пути до синагоги, — сказал Санчо.

— С коврами на балконах и зажженными свечами? — спросил Эли.

Дов рассмеялся.

— Уверен, что баррио не выйдет приветствовать инквизитора, — Эли резко отодвинул бокал, и вино вылилось на стол.

— Я тоже так думаю, — согласился Санчо. — Наверное, об этом мой отец говорит с раввином доном Бальтазаром.

— А я думаю, что они совещаются о том, что делать со мной, — Дов прикусил нижнюю губу. — И потихоньку приходят к согласию. Ведь проще всего выгнать меня из баррио, чтобы я потом скитался, как нищий, или посадить в темницу альджамы, или еще что похуже…

— Если так случится, это будет необходимо и справедливо, — сказал Эли.

— Необходимо для альджамы, но разве справедливо? — спросил Дов.

Послышался грохот колес, и мимо погребка промчалась повозка. Глава альджамы дон Шломо Абу Дархам уезжал от раввина дона Бальтазара. Рядом с ним сидел старый палермский раввин Шемюэль Провенцало.

II

О чем же совещались глава альджамы Шломо Абу Дархам и раввин дон Бальтазар? Йекутьелю было поручено следить за тем, чтобы им не мешали. Но разве мог он запретить донье Кларе стучать в дверь до тех пор, пока ей не откроют? Она сидела там до самого конца, и, как рассказывал Йекутьель, до его ушей нередко долетал ее голос.

Был он звучен, полон гнева, словно донья Клара вовсе не была больна, словно это не она с трудом встала с постели. Что они решили, Йекутьель знать не мог.

— Донья Клара просит вашу милость к себе, — закончил свой рассказ секретарь раввина дона Бальтазара. — Это знак особого к вам расположения, и от нее, надеюсь, ваша милость узнает больше.

У доньи Клары Эли застал Энрике — тот измерял ей пульс.

Она сидела в кресле, ноги ее покоились на подушке. Ажурная ширма, искусно выкованные рамы которой были подбиты лимонно-желтым шелком, отделяла спальню от остальной комнаты, оставляя видимым лишь золотистый карниз бархатного балдахина. Над брасеро парило душистое облачко жареных оливковых косточек.

— Подойди ближе, дон Эли, — сказала донья Клара. — Я хорошо себя чувствую. Это только болтливый Йекутьель рассказывает всем, что я больна. — Донья Клара на минуту задумалась. — Ты уже знаешь, что у нас был глава альджамы дон Шломо Абу Дархам. Рассердил он меня. Хотел убедить, что в конечном счете раввин дон Бальтазар мог бы и принести присягу. Мол, ничего страшного, мол, только так и можно уладить дело. Это я должна пойти на уступки мальчишке, который требует присяги?! Раввин дон Бальтазар должен ему уступить?!

— Речь идет не о мальчишке, а о баррио, — дон Энрике, измерив пульс, осторожно положил руку доньи Клары на подлокотник. — Баррио этого требует.

— А я не позволю, — сказала донья Клара.

— Это будет присяга для народа и старейшин, — убеждал ее дон Энрике.

— Иди уже, иди! — разозлилась донья Клара. — Народ! Старейшины! — она посмотрела на дона Энрике. — Суда не будет! И присяги не будет! Будет проклятье. И бросит его не раввин дон Бальтазар. Знаешь, кто его бросит? Старый палермский раввин. Он мне пообещал. А теперь оставь нас одних.

Энрике вышел без слов.

— Ты смотришь на меня, сын мой, — донья Клара снова называла его сыном, — и не узнаешь. За один день я пережила целый век мучений, постарела на сто лет, правда, Эли?

— Злые времена пройдут, донья Клара, и к вам вновь вернется здоровье.

— О, если б так было! У Бога множество имен — на каждый случай жизни. «Всевышний», «Всемогущий», «Единый», «Вечный», «Всеведущий» и так далее. А для человека достаточно одного — «Милосердный». И это имя тоже хотят отобрать у нас наши враги, оставив нам с радостью «Бога отмщения». Но, как сказано в Библии, шея у моего народа крепка, а я — дочь этого народа. У меня крепкая шея, и Бог должен оказать мне милосердие. Я — дочь Давида Хасдая Га-Коэна из Толедо, главного раввина Кастилии, назначенного самим королем.

— Славное имя… Бог милостив.

— Да не особенно, — отмахнулась донья Клара, — не особенно… Тебя, наверное, интересует, зачем я пригласила тебя, сын мой? А сам не догадываешься?

— О, столько причин…

Донья Клара положила руку на его голову, будто хотела благословить.

— От тебя, сын мой, ничего не утаю…

Эли низко поклонился.

— Может, мне и не следовало бы этого делать… — Она показала рукой в сторону ширмы. — Там, на столике, лежит Библия, будь добр, принеси ее.

Эли подал Библию донье Кларе.

— Ничего от тебя не утаю, — повторила донья Клара, — хоть, может, и не следовало бы этого делать. Но хуже всего оказывать человеку половину доверия, ибо из другой, темной его половины когда-нибудь вырастет ненависть. — Донья Клара прикрыла усталые глаза. — Рушится мой дом. У раввина дона Бальтазара слабые плечи, да и я не кремень. Вот и надеюсь найти у тебя поддержку.

— Прошу рассчитывать на меня. Я сделаю все, что в моих силах.