— Разве донья Клара к тебе плохо относится?
— Я не родилась служанкой. Мои родители были богаты. Я была богата.
— И евреи забрали ваше богатство?
— Да, налогами.
— Налоги они брали не для себя, а для короля.
— Я видела евреев, а не короля.
— Да, это верно. Увы, вам этого не объяснить.
— Но пусть милосердный Бог их простит.
— А короля?
— Король есть король.
— Каталина, — позвал с патио детский голосок. — Ты где? Иди сюда.
Каталина вышла, не закрыв за собой дверь.
Каталину позвала маленькая Ана.
— Бабушка тебя ищет, — сказала она. — Столько дел, а ты куда-то пропала.
— Тихо, — дернула ее за волосы Каталина, потом погладила и исчезла в одной из нижних комнат.
Маленькая Ана искала старого Апиона.
— Что будет? Что будет? — она подняла глаза к небу. — Я так переживаю.
— Из-за чего ты переживаешь, Ана? — спросил Эли.
— Мамы нет, папы нет, Изабелла тоже куда-то подевалась. Наверное, пошла к Альваро. Остались только мы с Апионом. Вечно меня с Апионом оставляют. Но Изабелла сказала, что есть и похуже огорчения. Это правда?
— Правда. А куда мама пошла?
— В лавочку, купить для Хаиме подарок на завтрашнюю конфирмацию.
— А какой подарок, мама не говорила?
— Золотой Щит Давида не цепочке.
— А тебе что-нибудь подарят?
— Не знаю.
— А что тебе мама подарила на Пурим?
— Мама ничего, а папа мне подарил красивый гребешок. А Изабелла сказала, что я мала для таких подарков.
Апион поднялся с земли и залаял.
Абу-эль-Гассан нес на плече кофр, следом за ним шел гранадский раввин Юсуф ибн-аль-Балиджа. На нем был толстый дорожный бурнус и желтая чалма. Черно-белая шаль была перекинута через плечо.
— Как хорошо, что я вас вижу, — гранадский раввин протянул руку. — Хочу с вами попрощаться.
— Рабби покидает нас?
— Еду в Толедо.
— Рабби не остается на завтрашнюю конфирмацию?
— Я приехал не на конфирмацию, у меня были другие планы, но им не суждено было осуществиться. Я ошибся, понадеявшись встретить здесь гранда Сеньора. Поеду дальше, может, и повезет. Хотя, признаюсь, я в это мало верю: какова капля — таково и море.
— Желаю вам счастья.
— Благодарю вас.
— А у меня был имам. Я ему рассказал о вас. Но он предпочел кормить меня выдержками из Корана, и за каких-то полчаса я познал сущность исламской религии. Оказывается, стать мусульманином совсем не трудно, нужно только подумать об этом.
— Вовсе не так просто.
— Сколько мусульман приняло крещение под нажимом?
— Не знаю.
— Уверен, что втайне они молятся Аллаху, может, даже ходят в мечеть, которую я здесь видел.
— Вполне возможно.
— Но тех, кто не скрываясь ходит в мечеть, ожидают преследования.
— Без сомнения.
— Почему бы вам тогда не обратиться к ним, дабы они помогли братьям в Гранаде? Почему только к евреям? — спросил Эли.
— Я подумаю над этим. Передайте от меня раввину дону Бальтазару слова мира и благодати.
— Рабби с ним не попрощался?
— Нет, я не успел. Попрощайтесь от моего имени.
— Непременно это сделаю.
— Сами видите, у меня нет времени.
Во двор въехала двуколка, запряженная мулом. Его погонял Абу-эль-Гассан.
Слуга поставил в повозку кофр, помог взобраться раввину Юсуфу, а сам снова побежал наверх.
Через минуту он вернулся, неся на плече еще один кофр. За ним следовал лейб-медик Иаков Иссерлейн.
— Вас невозможно найти, дон Эли. Я хотел с вами попрощаться. Может, не навсегда, может, мы еще встретимся в Турции, — Иаков Иссерлейн был тоже одет по-дорожному, в пелерину и широкополую шляпу вместо алой лекарской четырехуголки. — Мы с раввином Юсуфом ибн-аль-Балиджой решили ехать. А старый палермский раввин и не собирается. Его дело, пусть остается. А вы?
— Я тоже остаюсь, — ответил Эли.
— В таком случае желаю вам счастья, дон Эли.
— Мир вам…
Признание Марианны
День неуклонно продвигался вперед. По небу плыли белые облака и таяли на солнце. Оно растопило холодный воздух раннего утра. Шум на площади Давида Кимхи затих. Торговцы, продав овощи и фрукты к обеду, перестали зазывать покупателей и, усевшись кто где — мужчины на скамеечках, а женщины прямо на земле, отдыхали до предвечерней поры, когда хозяйки вновь придут за покупками. Возле прилавков со сладостями крутилось несколько мальчиков, а возле лавочек с тканями стояли женщины. Они мяли в руках шерстяное сукно, пробовали на зуб прочность полотна, пытаясь понять, не сходит ли с него краска, прикладывали к себе легкий муслин и тяжелую парчу. Продавцы и покупатели, как это обычно бывает, обменивались любезностями, смеялись.
Пусть веселятся. До завтра рукой подать, хоть весенний день еще долог.
В переулке, возле винного погреба с вывеской по-кастильски и гебрайски «На здоровье — Л'хаим» два старика играли в карты, собрав вокруг себя любопытных.
На углу дома цирюльник стряхивал простыню и, завидев Эли, широким жестом пригласил его к себе.