В доме началась суматоха, как в канун субботы или праздника. Всюду слышался голос доньи Клары, отдающей распоряжения. Слуги крутились во дворике, девушки месили тесто в дежах. Пахло гвоздикой и апельсинами. Мелькнула Каталина в белом платье и голубом платке, с узлом на затылке. Из круглой кирпичной печи, стоявшей посреди двора, выскальзывали голубые языки пламени. Каталина, взяв тесто из дежи, начала перебрасывать его с руки на руку, потом присела на корточки, ее бледное лицо раскраснелось от жара. Изящной обнаженной рукой она старалась убрать волосы со лба, но непослушные пряди выбивались из-под платка. Эли подошел ближе. Лайл стояла, опустив морду в ясли, зерна хрустели у нее на зубах. Завтра он в последний раз оседлает ее, последний раз проедет по баррио. Лайл, увлекшись овсом, даже не заметила его. Он уселся на тополином пне, сжав между коленями ладони. Куда запропастился Йекутьель? Неужели еще не вернулся из синагоги?
Каталина, закрыв железные дверцы, отошла от печи.
Солнце уже стояло высоко, однако воздух, пропахший апельсиновым цветом, был холодный.
Спрятавшись за кустом жасмина, на лавочке сидели Изабелла и Альваро: его рука прикрывала девичью ладонь.
Эли хотел спрятаться за маленькую колонну, но Изабелла, увидев его, подбежала и отвела к Альваро. Эли уселся с ними вместе, некоторое время они молчали.
— Дорогие мои, простите, но я должен идти.
— Останься, прошу тебя, — настаивала Изабелла.
— Ты один можешь нам помочь. Только ты можешь поговорить с доньей Кларой.
— И что я ей скажу?
— Что мы покончим с собой, — расплакалась Изабелла, спрятав лицо на груди избранника. — Да… да… и во всем будет виновата она.
Эли молчал.
— Не веришь? — спросила Изабелла, и ее подбородок задрожал, как у ребенка. — Мы решили отравиться… Яд уже есть. Я вытащила из отцовского шкафчика. Такой случай уже был — имена влюбленных высечены на скале. Их родители были против, вот они и бросились в Тахо.
— Парень был христианином, — сказал Альваро.
— Какая разница, — рассердилась Изабелла.
— Чему ты улыбаешься, дон Эли? — спросил Альваро. — Думаешь, детские угрозы?
— Ты же хотел с Изабеллой бежать в Толедо, — заметил Эли. — Может, ты испугался? А умереть не боишься?
— Бежать в Толедо — глупая затея, — Изабелла проглотила слезы. — А как там меня примет семья Альваро? Это надо оставить на потом, когда другого выхода не будет.
— Да, да, здравая мысль, Изабелла, — Эли погладил ее по голове. — Сегодня у меня не будет времени поговорить с доньей Кларой. Может, завтра. Посмотрим.
Изабелла вновь залилась слезами. Альваро сидел, повесив голову.
— Поклянись, что ты с ней поговоришь, — попросила она.
— Пока не вешай голову, — ответил он. — Я спешу. У меня мало времени.
Отъезд некоторых гостей
Эли ждал, когда Йекутьель вернется из синагоги.
Первым явился гранадский раввин Юсуф ибн-аль-Балиджа. Увидев Эли, он покачал головой и произнес только одно слово:
— Кош-мар!
— Что случилось? — спросил Эли.
Но гранадский раввин махнул рукой и начал быстро подниматься по лестнице, рукой поддерживая полу бурнуса.
Лейб-медик Иссерлейн стремительно пробежал через всю трапезную, будто за ним кто-то гнался.
— Позвольте узнать… — Эли хотел его задержать.
— Ах, оставьте меня! — сдавленным голосом выкрикнул он. — Уезжаю.
Палермский раввин Шемюэль Провенцало в небрежно запахнутом халате, еле волоча ноги и шевеля губами, шепча что-то под нос, взбирался вверх по лестнице, опираясь на перила.
Йекутьель сопровождал раввина дона Бальтазара и Хаиме. Эли последовал за ними темными переходами. Раввин дон Бальтазар и Хаиме вошли в библиотеку, и Йекутьель притворил за ними дверь.
— Что случилось? — спросил Эли.
Йекутьель ничего не ответил.
— Я тебя разыскиваю и жду, чтобы ты мне рассказал, что произошло в синагоге. Так что же там случилось? — спросил Эли.
Йекутьель головой показал на дверь библиотеки:
— Тише, пожалуйста.
— Что случилось? — прошептал Эли.
— Я схватил и выволок его из синагоги.
— Дова?
— Да.
— Кто он такой? Что ты о нем знаешь? Почему он это делает?
— Это, увы, сын уважаемой семьи Абравалла. Его отец — богатый купец, один из наших старейшин.
— Дов — агент инквизитора.
— Не верится. Неужели он это делает из-за денег?
— Возможно, из-за денег, а возможно, из ненависти.
— Из ненависти к раввину? Что ему сделал раввин?
— Не только к раввину. Ко всем.
— Нет, скорее всего, от страха.
— Возможно, — Эли пожал плечами.
— Но если бы от страха, то он побоялся бы выйти на алмемор! Перед всеми и перед раввином…
— Просто шпик.
— Это ужасно.
— В чем он обвинил раввина?
— Уста мои этого не повторят.
— А что ответил раввин?
— Рухнул в кресло, не сказав ни слова, будто сознание потерял. Дону Энрике пришлось, приводить его в чувство.
— А что люди? Никто не вступился за раввина?
— К сожалению, никто.
— И чем дело кончилось?
— Некоторые считают, что должен быть суд.
— А раввин?
Йекутьель развел руками.
— Он может меня сейчас принять?
— Они с Хаиме повторяют завтрашнюю речь.
— Спроси раввина, примет ли он меня.
Йекутьель кивнул головой и бесшумно проскользнул в библиотеку. Через минуту он вышел.