Пришельцы

- И давно ты этим занимаешься? - председатель показал пальцем на собак. - Милосердствуешь то есть?

- После воскрешения, Сидор Иванович, я почувствовал, что трещина мира проходит как раз через мое сердце, и обуяла меня разом, понимаете ли, жалость, ко всему живому, и начал я писать поэму под названием "Земля". Я хочу восстать в этой - своей поэме против зла и неразумности.

- Неплохо, конечно, задумано, однако, и помни - у меня скотников не хватает, - сказал председатель и подмигнул Лямкину.

- Работу свою я буду исполнять аккуратно, не беспокойтесь.

- Вот спасибо, выручай Родину! Я с этим как? - Сидор Иванович выразительно постучал пальцем по горлу.

- С водкой завязано бесповоротно! - Лямкин беседовал в общем-то охотно, но был в его поведении оттенок снисходительности, держался он так, будто в его голове лежала пластом некая высшая, мудрость, что слегка раздражало Ненашева, который уже не имел полного безусловного превосходства над неудачником и забубенным пьянчугой.

- Суждены нам благие порывы! - вставил бухгалтер Суходолов, продрогший на ветру. - Но свершить ничего не дано.

- Вот именно! - с удовольствием и облегчением подхватил Ненашев. - А свершить, значит, ничего не дано, так?

- Все нам дано! - отрезал Лямкин, взбираясь опять на высокую колодину. - Вы мне мешаете сосредоточиться.

Суходолов плюнул и мелким шагом припустил к трактору, намереваясь тотчас же забраться в кабину: там хоть и воняло всякой дрянью, но было тепло.

Наши путешественники перекинулись словом о Лямкине, об этом слабовольном недотепе, и опять Ненашев затянул, будто голодный волк, про васильки, мелькавшие в поле, Гриша же думал о том, как сладка тайна Вселенной. Она захватывающе интересна, и нет ей ни конца, ни края. "Но отчего же пришельцы так бездарно спят? Или они вообще равнодушны к нашим заботам? Недоразумение какое-то! Взять хотя бы Федора Федоровича - вполне культурная личность: вежлив, отзывчив, держится весьма просто и, кажется, вникает в земные наши дела, даже вот технический паспорт комбайна взял для изучения. Хороший, словом, товарищ - Федор Федорович. Предполагали, что он обиделся, а, видишь, через телевизор вызвал. Надобно подсказать ему - пусть лучше по телефону звонит, это удобней. А какие там, в иных мирах, города? Воздушные, прозрачные там города и уж наверняка без заводских труб с дымом да с чадом. А женщины какие там?" Про женщин холостяк Гриша Суходолов размышлял долго и с удовольствием, мелькнула даже дерзновенная мысль к какой-нибудь крале из экипажа, когда экипаж будет разбужен, подкатиться, но Гриша весьма застеснялся своей детской мечты и запел пронзительно: "Солнце скрылось за горою, затуманились речные перекаты..." Ненашев даже вздрогнул, потому что пел Гриша в самбе ухо ему, и трактор вильнул так резко, что с бухгалтерской головы сдернуло белую кепку, вдобавок из-под драной обшивки кабины что-то закапало - и клейкая струя полилась за шиворот.

- Останови на минутку! - закричал Гриша, матерясь. - Масленка; что ли, на меня упала. Какой дурак масленку наверх засунул?

- А ты не ори, в ухе у меня до сих пор звон стоит!

- Тебе так можно, мне так нельзя!? - Гриша держал в руке жестяную масленку и не имел понятия, куда ее девать. - Веж одежку испохабил!

- Не свататься едем, мог бы и фуфайку надеть, я вот надел и не бедствую.

- Нет в тебе возвышенности, Иваныч, ведь нам седни с иными мирами общаться, а ты как базарный алкаш вырядился, а еще председатель! Трогай, чего уж.

Трактор несло по хляби с крутизны прямиком на железнодорожные пути, где стоял, едва различимый в темноте, товарный состав с бессчетным количеством вагонов. По большаку, изрезанному канавами, будто кусок масла по горячей сковородке, катился колхозный "ДТ". У самых рельсов Ненашев изловчился сманеврировать и встал параллельно составу. Гриша Суходолов утер со лба холодный, пот, пересиливая дрожь в коленках, ступил на траки и мешком завалился в грязь, потому что затекшие ноги не держали, да - и пережитое тоже дало о себе знать: ведь малость езде, самый чуток, и не миновать им беды. В грязь бухгалтер сунулся носом и на короткое мгновение ощутил запахи родимой земли, и они, те запахи, несмотря ни на что, успокаивали.

Ненашев тоже вылез из кабины и пошел к электровозу - там маячил красный свет фонаря.

- В чем дело, товарищи? - начальственным тоном осведомился председатель у человека, сидящего на булыжнике у края насыпи. Возле стоял фонарь, бросавший кроваво-красный свет на траву и камни. Казалось, трава горит и камни горят свирепым огнем таежного пожара. Это был цвет тревоги. Человек поднялся и спросил:

- А вы откудова, ребята?

- Да тут, - несколько замешкался поначалу председатель. - За дровами на делянку едем.

- Это ночью-то?