Пришельцы

- Гришка, значит. Что я тебе скажу. - Участковый размял папиросу в пальцах, прежде чем закурить: он, не выпускал из вида пенсионера Протасова, танцующего возле жеребца Маршала с седлом в руках. - Не нравится мне, продолжал милиционер размеренно и тихо. - Как мы растим молодежь нынче, мы ей все втолковываем высокие, значит, материи, но не учим жить и работать, растет наша смена, значит, будто вон дурнотравье на краю пашни...

- Меня Суходолов интересует!

- И я в конечном итоге про Суходолова, про Гришку. Молодежь наша неазартная, она норовит меньше делать полезного и больше удовольствий получать...

- Меня сегодня Суходолов интересует!

- И я про Суходолова. Так вот, он с детства азартный, не в пример сверстникам своим. Ему двадцать восемь, а он уже главбух, это тебе не тити-мити. Должность ответственная, чуть чего дал маху и - небо тебе в мелкую клетку. Ты видел когда-нибудь, Олег Степанович, встречал когда-нибудь на предприятиях молодого главбуха? На таких постах, брат ты мой, седые седят, битые да трепаные, а?

- Не встречал молодых, верно.

- Во! А Гришка сидит. Конечно, тут и председатель Ненашев в свое время рискнул, может быть, когда такого сопляка на пост высокий возводил, но мужик он тоже не лыком шитый - знал, что делал. И не ошибся. Он вообще редко ошибается.

Пенсионер Иван Васильевич Протасов обратал, наконец, Маршала, лихо вознесся в седло, расправил усы пальцами, победно оглядел улицу, вращая головой быстро, как птица, и вдел хромовые, начищенные до блеска сапоги в стремена.

- Казак лихой! - сказал сердито участковый Голощапов и бросил окурок в петуха, проходившего мимо торжественной поступью. Петух отскочил в сторону и заклохтал: чего это, мол, лиходействуешь, хозяин! Голощапов продолжал, мигнув петуху: не сердись, я пошутил. - Гришка с детства способный. Учился хорошо, в колхозе с малых лет работал, на книжки зарабатывал, у него их, книг-то, поболе, наверно, чем в нашей библиотеке.

Иван Васильевич Протасов прогарцевал мимо со статью и важностью генерала и по пути еле кивнул Голощапову, снисходя: мысли его, видать, приняли возвышенное направление. Участковый вздохнул, глядя вслед кавалеристу, и покачал головой:

- Сырой мужик! Всю долгую свою жизнь был сырой и дров наломал ба-альшую поленницу!

- Не любишь ты его? - полюбопытствовал Ольшанский и тоже вздохнул, как бы за компанию. - Почему не любишь-то?

- Давно знаю. Он вбок не умеет соображать - все прямо лупит, по написанному, от таких только бедствие народу и ничего больше. Вот другие старики (я многих знаю), они - мудрые, у них учатся. Они добрые, старики, а этот всю жизнь исключительно сердитый и ничему не научился, только власть нашу в плохом свете выставлял, никак не меньше. И боялись его с места насиженного стронуть - заслуги у человека. А какие-такие заслуги? Где-то там и что-то там, поди проверь. Никаких заслуг, если копнуть как следует, так и нет вовсе. Может, грешу на мужичка-то, а? Беда!

- Почему Суходолов один живет, Максимыч?

- Родители в город перебрались, отец у него механизатор, специалист хороший, детей - еще трое. Детям дальше учиться надо, с этих соображений и перебрались. Гришка покидать село отказался. Один, так надолго ли? Девок вон сколь хошь. Много девок на выданье. Ты вот лучше подсоветуй, как народ успокоить, - плохие ведь у нас карты-то складываются.

- А что такое?

- А такое. Товар из магазина, как я понял, вывезти решено - на. экспертизу и всякое такое?

- Вроде бы. И всякое такое, верно.

- Не вроде, а в точности: сам слыхал, как полковник распорядился вывезти, мол, немедленно. И тайно к тому же, чтобы умы здешние не будоражить, не создавать лишней напряженности, понимаешь.

- Ну и что?

- Да ничего особенного, кроме того разве, что люди настроены товар разобрать во что бы то ни стало, на очередь записываются. За транзисторами, к примеру, и телевизорами - отдельная очередь, за тряпьем и галантереей отдельная.

Все по порядку. Список у - них есть, такие списки в военное лихолетье составляли. Не к добру это!

- Что не к добру?

Голощапов покачал головой, внимательно осмотрел свои руки в мозолях, крестьянские руки, чихнул и вытянул из заднего кармана носовой платок:

- Скандал может случиться, народ теперь до всяких побрякушек особо жадный сделался почему-то.

- Полковник сообразит, как выйти из положения, он - бывалый.

- Я вот тоже бывалый, - сказал Голощапов и потрогал лоб пальцами с осторожностью. - Но выхода не вижу. Большой, понимаешь, скандал назревает.

Вдоль улицы пробежал ветерок, он добежал сюда, слабея - с гор скатился, с ледниковых лысин, напитанный поднебесной стужей. Участковый пошел в дом надеть пиджак, Ольшанский поежился, но со скамейки не встал, рассчитывая притерпеться, он ждал, когда хозяин вернется, чтобы задать ему вопрос, висевший на языке.

- У нас завсегда так, - сказал Голощапов, возвращаясь. Он слегка подпрыгивал, чтобы согреться. - В самую жару вдруг дунет, и враз скукожишься, враз закоченеешь. В Сибири живем.

- Я все хочу спросить, Максимыч?..

- Спрашивай, что ж.