Присягнувшая Черепу

Дельта, как обычно, приглушила голос. Он как бы растворился в тростниках, канул в ил.

– Лодки с военными, – пояснил Рук. – С солдатами.

Старший рыбак серьезно покачал головой, еще раз оглядел нас и снова занялся неводом.

– Может статься, твои солдаты мертвы, – лениво заметила Эла. – Как те, с барки.

Это были не первые ее слова за долгую дорогу к дому, но только теперь Рук ей ответил. Он резко обернулся к вальяжно раскинувшейся на корме женщине и нацелил в нее палец, будто задумал проткнуть горло.

– Людей на барке заманили в засаду. Возможно, многие были пьяны – допивали ром перед заходом в город. Мои были вооружены, каждый с арбалетом, мечом и копьем. И готовы встретиться с врагом.

– Никто не готов встретиться с Дарованной страной, – сказала Чуа.

Она подсела на мою скамью и забрала у меня из рук весла.

– Подвинься, – велела она.

– Я догребу.

– Скоро ночь, а ты стала грести медленней. Не хочу умереть на подходе к Домбангу, когда уже дымком тянет.

Я неохотно уступила ей место. Мы с Руком в этот день не разговаривали, но мне было хорошо и даже радостно сидеть так близко к нему, подстраиваться к ритму его движений, слышать его глубокое, ровное дыхание, когда он налегал на весла, задевать плечом его голое плечо. Мы так долго были противниками – дрались, испытывали друг друга, а тут довелось работать над одной задачей, в согласии. Тяжесть весла – это честная тяжесть. Пока мы молчали, лгать не приходилось.

Но и Чуа была права – силы у меня кончались. А чем скорее мы доберемся до Кораблекрушения, тем скорее узнаем, куда пропали лодки и солдаты Рука. Больше того, я поймала себя на желании поскорее вернуться в Домбанг. Обратный путь мы прошли без потерь – змею, подплывшую к борту, Чуа ловко проткнула острогой, – но ночная дельта воскрешала во мне детские воспоминания: как я, голодная и перепуганная, притулилась на низкой ветке, сжимая в руке нож и ожидая подбирающейся из теней смерти. Смерть меня теперь не тревожила, но, кроме нее, есть и другие страхи, так что я с облегчением выдохнула, когда вокруг нас сомкнулись стены домов и последний отсвет заката сменило розовое сияние фонарей.

Облегчение длилось недолго.

Едва мы углубились в городские каналы на два десятка длин лодки, как я заметила неладное. Маловато народу на причалах, мостах и набережных. Обычно с вечерней прохладой домбангская толпа только густеет. Заполняются таверны над каналами, рыбаки сходятся борт к борту и вылезают из-под навесов на палубы. Открываются после отдыха от жары лавочки на мостах, предлагают фрукты и битый лед, сливовое вино и сотни сортов квея. Во всяком случае, в обычные ночи. В эту было иначе. Сперва я решила, что после двух дней в дельте меня подводит память. Или – еще не так поздно, как мне думалось. Или – в этой части города живут по другому распорядку. Но пока наша лодка бесшумно скользила по темнеющей воде, Рук тоже стал хмуриться, изучая настилы и мосты.

Эла приподняла голову и сонно оглядела берега:

– Помнится, тут было поживее.

– Что-то не так, – отозвался Рук.

Спешившие по мосткам прохожие через каждые несколько шагов пугливо оглядывались через плечо. Лодки на канале обходили нас по большой дуге. Никто нас не окликнул. Никто не взглянул в нашу сторону. Словно мы обернулись призраками в пустой лодке, занесенной в город течением. Нас не замечали – точно мы все остались мертвецами в дельте.

– Когда мы уходили, город шумел, – напомнила я. – Если опять вспыхнули волнения…

– Комендантский час. Я приказал зеленым рубашкам при первых признаках беспорядков запереть горожан по домам. – Рук коротко выбранился. – Тогда понятно, куда девались легионеры.

– Я думала, ты оставил достаточно людей, чтобы справиться с жителями.

– Да. Но в этом городе до хрена народу. Мне и раньше случалось просчитаться.

Рук, хоть и греб весь день, стал чаще взмахивать веслами. Чуа оглянулась на него, подстроилась, и лодка рванулась вперед, разрезая воду, словно сама спешила домой. Я смотрела на скользящие мимо большие дома: блестевший стеклом храм Интарры, мрачное полуразвалившееся здание таможни при Старой гавани, Водяные ворота, выстроенные Анхо Толстым для защиты сердца города от нападения с моря. Все словно вымерло. Ни фонарей, ни огней в кухнях, ни пения и барабанов – только пустые пивные, пустые бордели, пустые палубы. За свои годы я немало размышляла об убийствах, видела, как жизнь вытекает из десятков тел, но никогда раньше не представляла смерти целого города. В Домбанге той ночью чудилось подобие святости. Он казался обширнее, чем помнился, величественнее, чище. Я поймала себя на желании исследовать темные каналы, оставить Чуа с Коссалом и Элой, снова сесть на весла рядом с Руком, чтобы впервые увидеть город, в котором выросла.