– Невинных? – Женщина оглядела свои ладони, словно думала увидеть на них кровь. – Я признаю, что, пока истинно верные вынуждены были таиться, люди забыли старый обычай и в невежестве им приходилось выбирать жертв… как придется. Но теперь, когда мы вернулись и сбросили ярмо империи, я исправлю их ошибку.
– То есть станешь бросать дельте лишь тех, кто тебе противостоит.
Женщина покачала головой:
– Домбанг, пока вы не купили его за горсть монет, был велик, горд и свободен.
– Его не купили, – сказал Рук, – а взяли силой. И случилось это за двести лет до моего рождения.
– Каждое поколение снова предавало город. Каждое, кроме нашего.
– Вы не избавитесь от Аннура, отправив в дельту пять человек, – сказал Рук.
– Вы станете первой жертвой, но не последней, – пожала плечами жрица. – Великая развращенность требует великого очищения.
– Смерти невинных! – Рук сплюнул на ступени.
– Невинных? – нахмурившись, повторила женщина. – Вождь зеленых рубашек, трое заговорщиков-кеттрал и жительница Вуо-тона, покинувшая свой народ ради чужого бога. Я бы не назвала вас невинными.
– Мы не кеттрал, – устало бросила я.
– Она это выдумала, – добавила Эла. – Тогда эта мысль казалась недурна.
Жрица окинула меня изучающим взглядом и покачала головой:
– Трое рассудят. Мы – всего лишь их слуги. Я и в прошлый раз говорила вам: Кем Анх идет.
Не дав мне ответить, она отвернулась, шагнула к толпе и воздела руку. Гомон, усилившийся и начавший спадать с ее выходом из крепости, смолк совсем. Слышались только плач младенца в отдалении, гулкие удары лодочных бортов друг о друга и легкий шум ветра, трепавшего флаги на башне за нашей спиной. Я оглянулась на эти флаги. Аннурское солнце успели сорвать с мачты.
– Народ Домбанга! – неожиданно звучно провозгласила жрица. – Сегодня мы вернули себе свой город.
Рев. Ярость. Десять тысяч взметнувшихся вверх рук, словно каждый в толпе жаждал стащить нас вниз. Когда шум снова затих, Квен продолжала:
– Гниль веками разъедала опоры нашего города. Слишком многие забыли своих богов, и потому боги с отвращением отвернулись от нас. Отныне будет иначе. Мы не забудем их больше! – Она указала на Рука. – Вы знаете этого человека. Рук Лан Лак, сын Домбанга, получавший аннурское золото за каждую сломанную спину, за каждого преданного соседа. Сегодня он предстанет перед судом.
Рук смотрел на бушующую толпу, как на накрывшую город бурю – опасную, но не смертельную.
– Эти четверо, – сказала жрица, дав шуму улечься и по очереди указывая на каждого из нас, – его подручные, его добровольные палачи, присланные или подкупленные Аннуром, чтобы удержать Домбанг под игом империи. Сегодня и они предстанут перед Тремя.
Рук шагнул вперед, будто решил обратиться к толпе, но стража, схватив его за плечи, оттащила назад. Жрица посторонилась, пропустив двух жрецов – в красном и сером одеянии. Они схватили за шеи пониже головы маленьких багряных змеек, которых, высоко подняв, показали толпе.
– Держи-змейки, – буркнула Чуа.
– Они смертельны? – нахмурился Коссал.
Рыбачка мотнула головой:
– Укушенный на полдня впадает в бессилие и беспамятство.
– Забавно, – заметил Рук. – Зрелище для толпы и безопасность для тех, кто доставит нас в дельту.
Жрец в кроваво-красной одежде встал передо мной. Передние зубы были обломаны, будто кто-то колотил его лицом о наковальню, и по щекам к затылку тянулись шрамы. Дыхание было гнилым. Змейка извивалась в его руке, яростно сверкала глазами, разевала пасть, в которой блестели ядовитые зубы. Жрец протянул ко мне руку, и змея ужалила так стремительно, что я заметила укус, только когда шею прострелила боль и кровь, горячая, как мой пот, потекла на грудь. Я хотела заговорить, но язык забил мне рот, мир опрокинулся набок и ушел из-под ног. Я пошатнулась, а потом земля ударила мне в лицо.
Внизу, на площади, снова орали, но теперь крики слышались издалека, словно эти тысячи голосов звучали у меня в памяти, складываясь из всех, с кем я когда-то говорила, кто меня когда-либо окликал, а может, не окликал, а запевал громкую радостную песнь, мелодию которой я тщетно пыталась проследить.
До возвращения света, звука, ощущения тела возник барабан. Сперва он звучал издалека. Мне представилась одинокая женщина в каноэ-долбленке: барабанчик зажат между коленей, глаза закрыты, она снова и снова отбивает простую дробь, будто всю жизнь ее отбивала и не думает останавливаться до самого конца. Удары понемногу делались громче, громче и подошли вплотную, так что каждый отдавался у меня в теле. Они стали чаще, спокойные поначалу руки бешено плясали. Я мысленно следила за каноэ – вот оно все ближе, барабанный бой все отчетливее и быстрее, и вот женщина уже в шаге от меня. Поглощенная ритмом, меня она не замечает. Я пыталась шевельнуться, но что-то меня удерживало.
«Кто ты?» – хотела крикнуть я, но голоса не было.