Присягнувшая Черепу

Я разглядывала его, любовалась движением дышащей груди, изгибом перехватившей меч руки. А потом заглянула глубже, под темную кожу, под роскошные мускулы плеч и живота. Нас в Рашшамбаре учат разбирать тела слой за слоем, снимать то, что наложила Бедиса, чтобы увидеть, что мы такое. Вот Рук – теплая плоть на костяном каркасе. Скоро – счет уже не на дни, а на минуты – его коснется Ананшаэль, и тогда он станет землей. Как и я.

Но пока бог не развоплотил меня, я должна была заставить Рука увидеть, понять.

– Знаешь, что случилось в нашу последнюю ночь в Сиа? – спросила я.

Он ответил не словами, а чередой бешено быстрых ударов наотмашь. Это было уже не прощупывание, не проверка. Любой из этих ударов, попав в цель, разрубил бы меня от шеи до пояса. Первый я отвела древком копья, от следующих двух уклонилась, сама сделала выпад – отбит, – и вот мы снова закружили, вглядываясь друг в друга сквозь отблески бронзы.

– Я знаю, – проговорил он, тяжело дыша, – что ты говорила, будто хотела быть со мной всю жизнь, пока один из нас не умрет. А наутро исчезла.

– Я пыталась тебя убить, – сказала я, вспоминая ту ночь: как мы снова и снова познавали друг друга, пока он не уснул у меня на руках.

Помнится, я смотрела, как вздымается его грудь, чувствовала, как теплеет на сердце, и думала: «Это проверка». Как сказал мне на днях Коссал, иногда мы слышим голос бога костями. Убить то, что ненавидит, может каждый. От своих верных Ананшаэль требует большего – я понимала это уже тогда, в те жаркие сладостные ночи Сиа.

– Когда ты уснул, я достала нож и приставила тебе к горлу.

– А я-то считал твое исчезновение бедой.

– Я не смогла.

– Оно и видно, – фыркнул Рук.

– Я изменила своей вере. Тогда я решила, что ты мне слишком дорог.

– Ты уж прости, если не задохнусь от восторга.

– Не язви. Я пытаюсь объяснить.

– Что объяснить? Несколько лет назад ты не зарезала меня во сне и вот явилась доделать дело? Ладно, понял.

На этот раз он обрушился не на меня, а на копье, пытаясь перерубить древко. Я отбила три атаки, четыре, пять, наклоняя древко так, чтобы удары шли вскользь, но Рук упорно наступал. Несколько раз он открывался, позволял пробить его защиту ножом или наконечником, но я не могла его убить, пока он не поймет. Он не выходил из боя, даже когда я давала возможность, настойчиво теснил меня к стене черепов. Я отбивалась, уворачивалась, уходила из-под удара. Я превосходила его в искусстве и скорости, но эта игра не прощала ошибок. Как и та, которую я вела сама с собой.

Когда он снова замахнулся, я отбросила в сторону копье и выпустила нож. Оружие звякнуло о твердую землю.

Он замешкался, глядя на меня. Дыхание обжигало горло, но я все же выдавила слова:

– Тогда, в Сиа, я думала, что люблю тебя. И считала нужным убить, доказывая, что моя вера сильнее любви. Я ошиблась в обоих случаях. Мое чувство, эта потребность быть с тобой, все время быть рядом, не было любовью. Это было иное – нечто мелкое, жадное, себялюбивое. Любовь не в том, чтобы тупо цепляться за другого. Любовь больше.

Рук, переводя дыхание, недоверчиво взглянул на меня:

– Ни хрена не понимаю.

– Понимаешь, – сказала я. – Понимаешь.

Протянув руку, я двумя пальцами взяла его меч за острие и подтянула к своему горлу:

– Умирая, я хочу, чтобы горло мне перерезала твоя рука. Я хочу видеть твои глаза.

Я сказала правду.

Я так долго исследовала собственный разум, отслеживала каждое движение, взвешивала каждое решение, перебирала выбранные и отвергнутые пути. И мне хорошо было сейчас, отбросив последнее оружие, отбросив всю ложь, что привела меня сюда, громко, простыми словами сказать одно из немногого, в чем я видела бесспорную истину:

– Он ждет меня. Он ждет всех нас.

Солнце подожгло туман дельты, и мир полыхнул пламенем. Кровь и пот горели у меня на языке. Каждая черточка, каждая тростинка, камышинка, каждый излом лица Рука, казалось, были вырезаны ножом. Все было прекрасно – грязь, черепа, омытая кровью бронза, – и все это могло исчезнуть до следующего моего вздоха. Я стояла, опустив руки, прибитая к месту дневным зноем и недрогнувшим взглядом Рука.

Я пришла в Домбанг, чтобы полюбить его, и я его не любила.

Только сейчас это ничего не значило.

Я чувствовала повисшее в воздухе развоплощение, как молчание перед песней. В молчании было все.

Рук медленно, как движутся во сне или под водой, опустил меч:

– Нет.

Мгновение я думала, что разрыдаюсь или упаду замертво. Провал. Я сделала все, что могла, чтобы послужить богу, и не справилась. Мне до боли хотелось ощутить эту бронзу в себе, ощутить последнее прикосновение Ананшаэля.

– Бей! – сказала я.

– Нет.

Он больше не смотрел на меня. Он смотрел мимо, как будто пытался различить что-то, приближающееся издалека.

– Прошу тебя.

Рук покачал головой и немного отступил.

– Ты мне нужна, – тихо сказал он.

– Нет, не нужна. Ты сам сказал: я зверь. Злобная, безумная.

– Такой ты мне и нужна. – Он кивнул мне за плечо. – Чтобы выжить, мне нужна вся звериная злость, сколько ее есть.

Я медленно, как шевелятся, начиная ощущать свое тело при пробуждении, оглянулась.