Присягнувшая Черепу

Почти сразу сделалось ясно, что в прямом столкновении он меня превосходит. С другой стороны, Наят, отобрав ножи, ни слова не сказала о запрещенных приемах, а приемов я знала куда больше Рука. Он был хорошим бойцом, но привык иметь дело с костоломами вроде того, которого свалил до меня, – такой лупит почем зря в лицо и по корпусу. Я заранее отказалась от подобного образа действий. Вместо этого я увертывалась, пригибалась, била не столько кулаками, сколько напряженными выпрямленными пальцами и целила в малоизвестные точки, если только могла до них дотянуться: в локтевой нерв, в сухожилие колена ведущей ноги… Он был быстр и умел перестроиться на ходу, но такой бой противоречил всем его привычкам, а на смену привычек нужны годы.

Чего я не приняла в расчет, это шума толпы. В Рашшамбаре тоже нередко сражаются перед жрецами и жрицами. Я сто раз дралась при большом стечении зрителей, но зритель зрителю рознь. Верные Ананшаэля следят за боем, даже за боем насмерть, сочетая открытый интерес с холодной вдумчивой отстраненностью. Сражение для моих братьев и сестер то же, что музыкальное произведение: его изучают, критикуют, чтят подлинное мастерство. В «Ярости Ришиниры» в ту ночь никто не думал изучать, критиковать, почитать. Вместо всего этого на меня раскаленной лавиной обрушился звук.

В первые мгновения я, погрузившись в расшифровку языка движений противника, рева не замечала. Но когда мы вошли в ритм боевого танца выпадов и уклонений, шум начал на меня давить. Иногда из него прорывались отдельные голоса, я различала оскорбления. Один идиот – знай я его в лицо, непременно нашла бы потом и убила – все орал Руку: «Засади этой дырке в дырку!» Мне бы надо было сосредоточиться на противнике и собственном теле, а мое внимание металось, как огонек на сквозняке.

Это был полезный урок. После, уже вернувшись в Рашшамбар и в новых путешествиях по свету, я нарочно приучала себя сражаться в таком хаосе. Я даже провела необыкновенно промозглую зиму в Каменных загонах Эренцы, обучаясь отгораживать ту часть сознания, что воспринимает звук и беспокоится о нем. Но за одну ночь такой урок не выучишь. Бой продолжался, и шум зажимал меня в кулак, давил все крепче, так что мне уже казалось, против меня два врага: Рук с его коварными ударами и вся «Ярость Ришиниры».

Задним числом я понимаю, что он не мог не заметить моих промахов, крошечных пауз между своим движением и моим ответом, и не мог не обратить их в свою пользу. Удивительно, как много времени ему на это понадобилось. Только на седьмой схватке Рук сумел обмануть меня финтом, так что я, уходя в сторону, наткнулась скулой на его кулак. Он мог на том и остановиться – я падала, но падение еще не конец, а он был не из тех мастеров, кто оставляет работу недоделанной.

Меня разбудили запах персиков, плывший в теплом воздухе старинный ганнанский мотив и колющая боль в боку. Я разлепила веки, но мир остался смутным и расплывчатым. Я различила зыбкое сияние фонаря, прямоугольный просвет в темном фоне – может быть, окно – и тень в сплошном полумраке в нескольких шагах от себя. Песня лилась от нее. Я почти узнала голос, повернулась на него, и тут боль полыхнула, разогнав все мысли. Когда я второй раз пришла в себя, пение прекратилось, а тень склонялась надо мной. Теперь я видела и лицо с кровоточащей ссадиной над глазом. Свежесломанный и небрежно вправленный нос выглядел багрово-синим наплывом. И еще глаза – в свете фонаря зеленые, как морская волна. Глаза я помнила, но не сумела вызвать в памяти имя. И где нахожусь, не понимала.

– Пей, – сказал мужской голос.

– Кто?.. – каркнула я.

– Пей, – повторил он.

Я взяла в руки выщербленную чашку. Глина прохладно коснулась губ. С болью осилив три или четыре глотка, я заново попробовала заговорить заржавевшим голосом:

– Где я?

Он улыбнулся. На удивление мягкой улыбкой для такого побитого лица.

– Ты среди живых, хоть и призывала Ананшаэля раз сорок или пятьдесят.

Меня обожгло страхом. Если я разоблачила себя, проговорилась о Рашшамбаре, о моих братьях и сестрах, этого зеленоглазого придется убить. Я шевельнулась на узенькой койке, сжала на пробу кулак. Костяшки саднили, и кости ладони ныли, но кулак – не единственный способ отправить человека к богу. Вот глиняная чашка, тяжелая…

– Мне самому знакомо это желание – отправить другого куда подальше, – сказал он, обхватив пальцами мое запястье. – Но может, оставим драки для ринга?

Воспоминания обрушились, как пощечина: хорал Антрима, Рук Лан Лак, бойцовский круг, мое дурацкое решение выйти против него, вопли толпы, предчувствие победы, осознание поражения, кулак Рука, снова и снова врезающийся мне в ребра.

При свете фонаря я рассматривала его лицо. Есть и старые ссадины, но вот глаз еще кровит, и этот заплывший сломанный нос…

– Хоть раз я попала.

Рук поднял бровь:

– Далеко не раз. – Он выпустил мое запястье, чтобы ощупать себе локоть, плечи, и поморщился, наткнувшись на больное место. – Мне показалось, ты все-таки припрятала нож в рукаве.

Я покачала головой, тут же пожалела об этом и откинулась назад, закрыв глаза.