Он вскинул руку и нажал на спуск. Я прыгнул на него и отбил плечом ствол его «кольта». У меня за спиной взорвалась колба. Ноги мне обдало вонючей слизью как раз в тот момент, когда я выстрелил, Белтрейн успел схватить меня за запястье и испустил дикий вопль. Пуля угодила в ряд клеток. Я приставил дуло ему к горлу, зажав под мышкой его руку с оружием. Раненное в Кракове плечо отозвалось резкой болью. Мы повалились на стол, сшибая на пол колбы и расплескивая их мерзкое содержимое. Белтрейн приподнялся. Я цеплялся за него, не позволяя ему выстрелить в меня. Продолжая бороться, мы уперлись в клетки. Потом снова в стол.
Белтрейн, поскользнувшись, шлепнулся на пол, в отвратительное месиво из формалина, человеческих останков и стекла. Я вместе с ним. Плюх! Он дважды выстрелил в меня сбоку, целясь в горло. Мимо. Нас обдало дождем холодных зловонных брызг. Когда мне окатило затылок трупной жижей, я вскрикнул, но хватки не ослабил – Белтрейн же визжал не переставая. Опять раздались выстрелы. Я уже не понимал, кто стреляет, не различал, кому принадлежат мелькающие ноги и руки – мне или Белтрейну. Сплетясь, мы барахтались в этой омерзительной луже.
Я перевалился на спину. Белтрейн в перепачканных, съехавших набок очках извивался на мне, оскалив зубы. Я с силой отпихнул его от себя. Между нами обрушилась клетка. Сквозь марлю и мельтешащих за ней мушек Белтрейн прицелился в меня.
Я согнул ноги и крайним усилием мышц оттолкнул клетку. Безумец нажал на спуск – деревянный каркас ударил его по руке, и пуля снова не достигла цели. Белтрейн стал пинать развалившуюся клетку, отмахиваясь от жужжащих насекомых. Я откатился под стол. По рукам у меня ползали личинки.
Совсем рядом послышалось хриплое дыхание Белтрейна. С булькающим смехом он приближался ко мне. Из-под стола мне были видны только его ноги. Свой пистолет я обронил в схватке. Тут мой взгляд упал на отбитое донце колбы. Я схватил его и до самой кости вонзил в щиколотку убийцы. Монстр взвыл. Оставив «звездочку» у него в ноге, я вынырнул из-под противоположной стороны стола.
Комнату наполнял вой Белтрейна. Я совершенно потерял ориентацию. Перед глазами не было ничего, кроме марли, раздавленных органов и личинок. Мой противник, волоча окровавленную ногу, огибал стол. Я развернулся и выполз с другой стороны. Приподнялся, опираясь на пол. Белтрейн находился совсем рядом. Но ему было не до меня. Он отбивался своим «кольтом» от липших к нему мушек.
Я прорвался сквозь гудящий рой, схватил врача за голову и несколько раз приложил лбом об угол столешницы. Очки слетели на пол. Мушки тут же полезли врачу в глаза, но накинулись и на меня. Я больше ничего не видел. Только сжимал голову мерзавца и почти глох от его поросячьего визга, который, казалось, проникал мне под кожу, отдаваясь в каждом нервном окончании.
Безумец продолжал отбиваться. Мы снова упали на пол. Он навалился на меня, окровавленный, облепленный мушками. Непонятно, каким чудом ему удавалось удерживать в руке «кольт». Я нашарил на полу деревянную палку от разбитой клетки. Плотно зажмурился, поднял руку и ощупал его лицо, ища точку на виске, где черепная кость сохраняет младенческую мягкость. Я всадил палку точно в это место и давил до тех пор, пока она не сломалась. Затем отодвинулся и открыл глаза. Мухи разом от меня отвязались. Они накинулись на розовый мозг Белтрейна, вылезший из его продырявленного черепа, и закопошились кучей, напоминая живую опухоль.
112
Я скатился по склону холма, то и дело падая и поднимаясь, не оборачиваясь назад. Я больше не хотел видеть бункер – могилу демона. Спрятав в кобуру «глок» – мне все же удалось его разыскать, – я добрался до своей машины. Я чувствовал ледяные порывы ветра, от которого прилипала к телу пропитанная формалином и кровью одежда. Это было похоже на стальные пластины, используемые при рентгене, настолько холодные, что они обжигали меня. Мне нравилось это прикосновение. Оно смело мух, червей, частицы органов. Отпечатки сумасшедшего у меня на коже.
Сидя за рулем и раскачиваясь вперед-назад, я бормотал молитвы, как суры, стараясь добиться невозможного: простить Белтрейна. С закрытыми глазами я читал псалмы, но сердце мое в этом не участвовало. Во мне не было ни капли сострадания. Ни к нему, ни к себе.
Я тронулся. Мысль о следах колес заставила меня подумать об отпечатках, которые я, без сомнения, оставил внутри виллы, – я посмотрел на руки. На мне все еще были резиновые перчатки. Я сорвал их и с облегчением сунул в карман.
Вдавив педаль, я стал спускаться вниз по извилистому шоссе, которое привело меня в долину. Фары. Я забыл включить фары. Когда они загорелись, мне почудилось, что ели расступаются от страха, когда я проезжаю мимо. Несмотря ни на что, меня не покидала мысль. Последняя перед развязкой.
Убийца все еще на свободе.
Тот, кто убил Лору и детей.
Еще ничего не закончено.
В тот же миг я подумал еще об одном срочном деле: Манон. Нужно ее настичь раньше полицейских. Найти объяснение, откуда на месте преступления ее отпечатки пальцев, и снять с нее все подозрения.