Еще раз поздравив Элизабет, иду к своей машине. Эйбилин на улице собирает тряпье: поношенное пальто 1942 года и старую одежду, которую Хилли по каким-то причинам не захотела отдать своей служанке, Юл Мэй. Подходит Хилли, протягивает мне конверт:
– Для следующего бюллетеня. Ты ведь поместишь это для меня?
Я киваю, Хилли направляется к машине. Эйбилин, открывая дверь черного хода, бросает на меня вопросительный взгляд. Отрицательно мотаю головой, одними губами произношу «Нет». Она чуть заметно прикрывает веки и возвращается в дом.
Вечером работаю над информационным выпуском, хотя с большим удовольствием занималась бы историями прислуги. Просматриваю заметки с последнего совещания Лиги, затем перехожу к конверту от Хилли. Внутри только один листок, исписанный витиеватым почерком.
•
•
•
В кухне звонит телефон, и я, спотыкаясь, лечу вниз. Но Паскагула уже взяла трубку.
– Резиденция мисс Шарлотты.
Я готова испепелить взглядом бедную маленькую Паскагулу, но тут она произносит:
– Да, мэм, она здесь, – и протягивает мне трубку.
– Евгения слушает, – торопливо отвечаю я. Папа в поле, мама в городе на приеме у врача, так что я могу устроиться за кухонным столом.
– Это Элейн Штайн.
– Да, мэм. Вы получили мое письмо?
– Да, – отвечает она, и несколько секунд в трубке слышно только ее дыхание.
– Эта Сара Росс… Мне понравились ее рассказы. Она, конечно, любит кветч[29], но не бьет на жалость.
Я молча киваю. Понятия не имею, что такое «кветч», но, должно быть, что-то хорошее.
– Но я по-прежнему считаю, что книга, состоящая из интервью… обычно не идет. И не беллетристика, и не документальный роман. Возможно, это называется антропологией, но уж слишком жуткая категория.
– Но вам… понравилось?
– Евгения, вы видели обложку журнала «Лайф» на этой неделе? – Слышно, как она выдыхает сигаретный дым прямо в трубку.
Я не видела обложек «Лайф» уже больше месяца, слишком занята была.
– Мартин Лютер Кинг, дорогуша. Он объявил марш на Вашингтон и призвал всех негров Америки присоединиться к нему. И всех белых, коли на то пошло. Негры и белые не объединялись для общего дела со времен «Унесенных ветром».
– Да, я слышала об этом… событии, – соврала я. Ну почему я не читала газет на этой неделе! Теперь кажусь полной идиоткой.
– Мой вам совет – пишите, и пишите быстро. Марш состоится в августе. Вы должны закончить работу к новому году.
У меня перехватывает дыхание. Она предлагает мне писать! Она говорит, что…
– Вы хотите сказать, что опубликуете это? Если я смогу написать к…
– Ничего подобного я не говорила, – резко бросает она. – Я прочту. Каждый месяц я просматриваю сотню рукописей и почти все отклоняю.
– Простите, я… я напишу. И все закончу к январю.
– Да, четырех или пяти интервью недостаточно для книги. Нужно не меньше дюжины, а то и больше. Полагаю, у вас есть возможность это устроить?
С досадой кусаю губы.
– Да… вполне.
– Ну и отлично. Принимайтесь за дело. Пока тема гражданских прав еще актуальна.
Вечером спешу к Эйбилин. С собой у меня еще три книги из ее перечня. Спина болит от сидения за пишущей машинкой. Я составила список всех, у кого есть прислуга (а это вообще все мои знакомые), с именами их служанок. Но некоторых имен я не помню.
– Господи, спасибо! Только взгляните, – улыбается Эйбилин, открывая первую страницу «Уолдена», как будто ей не терпится начать читать прямо сейчас.
– Сегодня днем я разговаривала с миссис Штайн, – сообщаю я.
Руки Эйбилин замирают.
– Я так и знала, что-то случилось. У вас по лицу видно.
Набираю побольше воздуха и решительно произношу:
– Она сказала, что ей очень понравились ваши рассказы. Но… она не может обещать, что напечатает, пока мы не напишем книгу целиком. – Стараюсь, чтобы мои слова прозвучали оптимистично. – Мы должны закончить к новому году.
– Но это ведь хорошая новость, верно?
Я киваю, изо всех сил стараясь улыбаться.