Прислужник своего «Естества»

И вот они вновь под сводами чудовищной пещеры! Уж потолок этой, крутой и широкой дугой изгибавшийся, возвышаясь метров на пятьдесят, украшали чёртовы сталактиты! И стены тоже отсвечивали роскошью радужных конфетти, преломляя лучи их фонарей. Вниз, к поверхности океана, нужно было спускаться — перепад высот оказался метров в десять. Имелась и дорога — насыпанная из песка с опилками… Смёрзшимися.

И впереди, от берега — действительно выдавался в море длинный причал. Даже почти не разрушившийся от времени: всё верно — холод!

И, что ещё более удивило Андрея — у этого самого причала действительно стояли, пришвартованные бортами друг к другу — целых три подводных лодки!..

Мученья, которые она испытала, когда её укусил чёртов червяк, оказались цветочками по сравнению с теми, что сейчас терзали её пылающее и трясущееся в лихорадке тело! Боль оказалась поистине — чудовищной! Она даже не знала, что она такой бывает…

А ещё эти глаза — глаза широко открытые, пытливые и жадные — вглядывающиеся, казалось, в самую глубину её страдающей души, и горящие словно неземным светом!

Светом утоляемой Мести…

Жизель понимала, что тем, что ёрзает, извивается, и пытается мычать сквозь кляп, доставляет своей мучительнице подлинное наслаждение, но сделать с собой ничего уже не могла! Не помогали ей ни ставшая притчей во языцех «железная выдержка», ни ледяное равнодушие, ни самодисциплина!.. Тело умоляло об избавлении от этих мук! Описать которые не смог бы и Данте с его «Божественной комедией», где говорится о грешниках и их наказании…

Данте писал свою поэму до изобретения нацистами — «научных» методов допросов! И уж точно — про страдания заражённых сепсисом — не знал!..

А умно, конечно, ничего не скажешь…

Когда она умрёт, сестре Дженифер нужно будет только освободить её тело от ремней, и вынуть кляп.

И любое вскрытие покажет, что смерть произошла-таки — от заражения!

Ну, то есть — как бы разнёс кровоток слюну чёртового червя по её телу, и не помогли никакие лекарства и антибиотики!..

Но думать об этих мелочах она сейчас уже просто не может!!!

Потому что терпеть — больше нет сил!!! Да что же это?! А-а-а-а!.. Гос-споди…

За что ей такие муки?!

А тут ещё эти глаза…

Вблизи чёрные, словно призраки ночи, подводные лодки выглядели мельче, чем казалось от здания Базы.

Пока идущий чуть впереди Андрей, и расположившиеся по обеим его сторонам, как бы — клином, женщины преодолевали отделявшие их от берега полкилометра, развлекались беседой. Заодно Андрей прикинул на глаз, что в самой крупной лодке не больше шестидесяти шагов длины. А в диаметре почерневший от времени корпус явно не превышал четыре метра.

Как они, в-смысле, экипаж, и наверняка немаленький, там помещались?! Да ещё с торпедами, аккумуляторами, и запасами горючего, пищи и воды?!

Пока прошли половину расстояния, отделявших Базу от пирса, и нескольких имеющихся рядом с ним бараков, Андрей успел рассмотреть в свете их уже немного подсевших фонарей, и эти самые бараки, (Крайне примитивные, и не бараки, а, скорее — ангары. То есть — склады!) и лодки, и пещеру. Пещера уходила дальним концом в воду, полностью перекрывая доступ света и воздуха, и тут, как и везде в подземельях, царила тишина и безветрие. Да и общая атмосфера, несмотря на то, что он уже точно был уверен, что никто их не подстерегает, казалась гнетущей и угрожающей. Дух нацизма?..

С другой стороны, пещера — точно не запечатана герметично. В том, что существует-таки некий, вполне удобный, тоннель, соединяющий эту подводную и подлёдную полость с открытым океаном, он не сомневался. Как-то же эти лодки проникали внутрь! И стройматериалы и продукты привозили. А доставленные сюда деловитые и скрупулёзные немецкие рабочие всё это разгружали, и строили, монтировали, и оснащали… И пусть они строили и для нацистов, но уж — на века!.. Вон: бетонные стены. Даже не выкрошились!

Жаль только, что все эти пакгаузы — пусты, что отлично видно через оставленные распахнутыми настежь ворота…

Элизабет, которая и на лодки и на бараки смотрела так, словно из них, или из-за них вот-вот должны вот-вот выскочить твари ещё почище ледяных червей, сказала:

— Уж больно мрачно они выглядят. Чёрные, зловещие… Словно могильники!

— Не думаю, что там и правда — есть трупы, Элизабет. Мы же видели — Базу эвакуировали не в спешке. То есть — и забрать всё своё барахлишко, и продукты, и личные вещи, они смогли. А, значит, и убитых или мёртвых своих коллег наверняка увезли. Ну, или предали земле. Или воде. И вряд ли внутри кто живёт. Так что — опусти карабин.

Элизабет, взглянувшая вниз, на руки, которые держали карабин почти в положении прицеливания, вполголоса ругнулась: «Чёрт!» Руки опустила. Но вынуждена была несколько раз вздохнуть, прежде чем из её позы ушла напряжённость, а из тона — страх:

— Я понимаю. Что всё-таки — пятьсот лет! И вряд ли кто и правда — ждёт нас там… Но всё равно — страшно!

— Не парься. — Андрей хотел снова сморозить что-то «политкорректное» и «канцелярско-казённое», но решил применить это простое слово, — Мне тоже страшно.