Приспособление/сопротивление. Философские очерки

Как видно, предсознание включает в себя многие из тех фактов, которые традиционно зачисляются по ведомству бессознательного. Стоит ли вообще говорить о бессознательном, и если да, то в чем его смысл? То, что я сейчас скажу, может показаться странным, но только на первый взгляд: бессознателен наш мозг. Нейропсихология множество раз предпринимала попытки локализовать бессознательное в каком-либо из участков головного мозга, противопоставляя, как правило, его архаический ареал (лимбическую систему) неокортексу. В модели Джонатана Уинсона мыслительной деятельностью управляет префронтальная кора, тогда как бессознательно в первую очередь функционирование гиппокампа, передающего информацию в остальные части лимбической системы, являющего собой ее «ворота»[301]. Локализация бессознательного в нейрологических исследованиях может опираться, однако, и на разницу в работе двух полушарий переднего мозга, и тогда вместилищем «непомысленного знания» объявляется (наряду с амигдалой) правое из них («не доминантное» у правшей), сосредоточивающее в себе имплицитную память[302]. Подобного рода соображения были бы приемлемы, если бы мозг и впрямь думал. Но думает ли рука или какой-то иной орган нашего тела? Мозг – один из его органов, его часть, отличающаяся от прочих частей тем, что перерабатывает поступающую на сенсорные входы информацию, реагирует на внутренние соматические состояния и распоряжается действиями тела во внешней среде. Церебральный аппарат, если рассматривать его изнутри, ограничиваясь его физиологией, не может занять по отношению к себе метапозицию, на которой находится самосознание, специфицирующее наше сознание. Он заполнен репрезентациями всяческих вещей (представлениями о них), но не располагает механизмом, с помощью которого мог бы репрезентировать сам себя. Впрочем, мозг устроен так, что при повреждении левого полушария его задачи принимается решать правое (обратное замещение невозможно)[303]. Если он и не обращает себя в предмет отражения, то все же приуготовлен к проведению автосубституирования, результатом которого становится тавтология. Другое как то же самое – принцип бесконечности, в которой теряется различие между подмножеством и множеством. Мозг не в силах подняться до метапозиции, отследить себя, потому что он in potentia инфинитен. Его устремленность в бесконечность нарушается стрессовым впечатлением, представлением об опасности, грозящей прервать его бытие. Травматический опыт не наносит, с одной стороны, физического ущерба мозгу (речь не идет о болезнях и ранениях), а с другой – предусматривает, что присущая ему самозамещаемость может быть подвергнута отрицанию. Церебральный аппарат обретает психическое измерение, учитывая, что автосубституирование допускает слияние с негацией. Мозг овнутривает ее, сохраняя себя в ней, и тем самым нейтрализует травму. Эта негация не принадлежит ни мозгу как физиологической конструкции, ни миру, откуда она изъята. Она имматериальна. Она позволяет – опять же идеально – низводить в замещениях субституируемое до меньшей значимости, чем та, какую получает субституирующее. Так формируются представления второй степени, те репрезентации самих ментальных репрезентаций, которые составляют содержание сознания, автономизирующегося от своего физиологического субстрата (от мозга) и удостоверяющего свою самостоятельность в качестве самосознания[304]. Психическое производно не от бессознательного, как думал Фрейд, уравнивая то и другое, а от сознания, созревающего в травме, в «страдании», по слову Достоевского.

Интеллект, в котором то же самое (представление) делается Другим (метапредставлением), зеркален в сравнении с мозгом, обращающимся с Другим как с тем же самым. Интернализация приходящей извне опасности вместо уничтожения или избегания угрозы присуща только человеку, чей мозг наделен умением оставаться тем, что он есть, несмотря на дисфункцию одного из его компонентов. Наряду с насилием, ликвидирующим мою смерть в Другом, я могу нейтрализовать ее, также прочувствовав свой конец и очутившись по ту его сторону. Работа с травмой – антропологическая константа. Защита себя от отрицания путем его апроприации – наше общее свойство, коль скоро все мы пережили то чувство беспомощности перед лицом необъятного и неподвластного нам мира, которое Отто Ранк (1924) назвал «травмой рождения». У животных мозг регулирует метаболизм, у человека сюда прибавляется аутопойезис, по ходу которого сознание взаимодействует с церебральным телом, нагружая его составляющие разными потребными интеллекту функциями, допустим, локализуя семантическую память в левом полушарии, а эпизодическую – в правом. Наш мозг был «воспитан» сознанием (чему, вероятно, способствовало наличие в коре больших полушарий большого количества интернейронов, тормозящих нейрональные возбуждения и таким образом привносящих в самодеятельность мозга ограничения, как бы предрасполагающие его к тому, чтобы повиноваться интеллекту).