Приспособление/сопротивление. Философские очерки

Нацеленный прагматически, мозг способствует нахождению путей, на которых самость утоляет свои желания – телесные по происхождению. Они внепсихичны, если лишь соматичны. Soma преобразуется в psyche, когда желания отделяются от наружного объекта и переживаются как настроение субъекта. Поскольку наша субъектность обусловливается самосознанием, постольку, чего бы мы ни вожделели вне нас, изнутри мы желаем одного и того же – быть собой. В предельной глубине желание автообъектно (оно при этом двусмысленно: я хочу быть собой и диагностирую свою смертность). Делёз и Гваттари были одновременно правы и неправы, критикуя теорию желания, ликвидирующего дефицит. Чем более мы самодостаточны в эндогенном желании (в приходе к себе), тем более нам недостает экзогенного объекта, который становится целостным, как и мы сами, всем, что ни есть, – миром, нашим универсальным дополнением. Раз желание направляется на того, кто им охвачен, оно получает кроме прагматического параметра также семантический. Ведь оно не ограничивается оценкой референта, а скрепляется с ним как со своим постоянным содержанием. У желания появляется смысл. Соответственно, он подчиняет себе и перевод ментальных репрезентаций в метарепрезентации, осуществляемый самосознанием. Если в первоочередном порядке мы желаем быть собой, то и возведение представлений в метапредставления автотелично, то есть имеет собственный смысл. Он заключается в том, что впечатления от окружающей действительности, абстрагированные от вызвавших их явлений, соотносятся друг с другом по общим этим феноменам признакам, помимо оценок, и тем самым оказываются бытующими в-себе, а не только для-нас, собираются в парадигмы, также выступающие сравнимыми между собой и потому замещающими одна другую. Самосознание, спроецированное в мир объектов, схватывает их ex causa finali – в качестве целесообразных, образующих систему. У бессознательного нет глубины, какой обладает смысл, будучи целеполаганием вещей, которое сплачивает их так, что данное объясняется через иное, в чем состоит сущность символообразования. Самосознание структурирует и семантизирует бытие, отпечатывая в нем собственные конститутивные свойства, ищет в нем логику. (Есть ли она у бытия, помимо нашего вмешательства в него, или ее в нем нет, сказать нельзя, ибо само бытие безгласно.)

Отпадающий от непосредственно ощущавшейся среды интеллект выстраивает собственную среду – социокультуру. Шесть ценностей, которыми оперирует мозг, предстают сознанию в виде интерпретируемых величин, семем. Пусть входом восприятия будут феномены культуры: своей в позитивном варианте (S), чужой – в негативном (–S). Тогда позицию амбивалентной ценности заполнит культура как таковая (±S), оппозитивом которой станет природа (S0). Сверхамбивалентное смешение культуры и природы (±S & S0) отменит упорядоченность и в той и в другой (что случается, скажем, во время карнавала), тогда как за гранью этой деградации мира в хаос откроется по контрасту с ней нездешняя реальность, инобытие (– (±S & S0))[307]. Бог производен не от бессознательного, как утверждал по почину Шеллинга Лакан в Семинаре «Четыре основных понятия психоанализа». Идея Всемогущего открывается человеку, сознающему, что обступающее его мироустройство может выродиться в беспорядок, во всеинаковость, и восстанавливающему в интеллектуальном усилии поколебленный уклад по ту сторону подтверждения умствования перцепцией – в свойственном только нашему бытованию мыслительном пространстве «внутреннего опыта». Сознание в своем психическом максимуме есть Бог-в-индивиде.