Приступ

Если он решил умереть, то надо быстрее с ним кончать и переходить к следующему варианту. «Мёртвые — к мёртвым, живые — к живым». «Мёртвые» — душой. Телесное состояние надлежит привести в соответствие с душевным.

Я потыкал лежащего на моей (моей?! — факеншит!) лежанке старика посохом.

Как забрал из-под Константина-митрополита, так и таскаю. Когда у Алу во дворе с кыпчаками сцепились — кинул в сугроб. Начали выезжать — торчит. Блестит, каменьями своими сияет. Никто «ноги» не приделал. Даже странно. Хотя… мы ж как раз там головы и рубили. За куда меньшее с «приделанными ногами».

Пришлось снова в руки брать. Так и ношусь с изукрашенной палкой. Как дурак с писанной торбой.

— Кровь! Кровь святого мученика на пастырьском посохе его! Константин ныне пред престолом Всевышнего обретается! По молению праведника обрушит Отец Небесный гнев свой на тебя! На язычника, в мерзости пребывающего! В грехе торжествующего! В нечестивости похваляющегося!

Старец ухватил посох, таскал и дёргал в разные стороны. Глаз горит, борода вздыблена. И хватка, как я чувствую, у него не слабая. Ну я и дёрнул. Епископ сделал кувырок. С кровати на горшок.

Виноват: на коврик. Но горшок там прежде был.

— Кончай кликушествовать. Я сегодня Киев брал, Софию грабил, кыпчаков рубил… Притомился. Шутки твои — не смешные.

Внимательно осмотрел верхушку посоха. Поковырял чуть подсохшую кровь.

— Стар ты стал, Антоний. Кровь страстотерпца за веру христианскую от крови поганого отличит не можешь. Мы там головы мятежным кыпчакам рубили. Вот одна и откатилась, замарала. А ты — кровь мученика… отец небесный… Фигню всякую городишь. Я про тебя лучше думал. Вставай, поговорим, дело есть.

Последняя фраза возбудила любопытство. Не дождавшись помощи по подъёму — ещё чего, я архиереев домкратить не нанимался, был бы нормальный человек, а то… ему бог помогает — пусть туда и просит, Антоний, стеная и вопия, в смысле: матерясь и кряхтя, воздвигся и усадился. Напротив меня, за тот, столь памятный мне, стол.

— Кушать хочешь?

— Сказывай.

Ну и дурак. Есть и спать под конвоем — нужно всегда. А то потом… могут не дать.

— Сказываю. Ты сегодня коронуешь Боголюбского.

— К-ко-коро… Ч-чего?!

Блин! Как же это у них называется?

— Того. Проведёшь богопомазание.

Заинтересовал. Даже чересчур. Ишь как: и глаза раскрыл и носом… будто принюхивается.

— Ты — кто?

Чувствуется школа. Прежде, чем говорить с человеком, следует сперва уяснить его самоидентификацию. И уже от этого подбирать действенные аргументы и строить систему убеждения.

— Иван, Воевода Всеволжский. Зверем Лютым кличут.

— Ты… латинян?

— С чего ты взял?!

— Слова. Коронация, миропомазанье. Такое — в латинских странах.

— А у нас?

— У нас в Византии — венчают. На царство.

Итить меня ять. Словарём энциклопедическим. Лопухнулся.

Уже хорошо: терминологию уточнили. Поймаю Боголюбского, так сразу и скажу:

— Пойдём, брат, на Руси жениться.

И спою:

«Очарованный, околдованный,
С Русью в церкви зачем-то обвенчанный,
Будешь в бармы навечно закованный,
Сколиозом своим изувеченный!»

И тут он ка-ак начнёт её… любить.

В смысле: продолжит. Но уже на законных основаниях и с полным правом.

В смысле: безостановочно и особо цинично.

* * *

Как короновать Великого Князя в Святой Руси? — Никак. Корон на Руси нет.

Лобик или, как вариант, плечико — правителям маслицем не мажут. Богопомазанников нет.

Хуже: венчать на царство нельзя. Царства — нет, слово «царь» — ругательное.

В истории Византии — три периода с разными ритуалами. Константина Великого папа его просто вывел к войскам и надел свой плащ. Русь заимствовала процедуру из второго периода.

«Об управлении империей» сообщает, что царские инсигнии — венец и мантия, могущие быть посланными другим народам (в т. ч. россам), идут от Константина Великого, которому Бог лично, через ангела, их послал.

В «Сочинение мудрейшего царя Константина Багрянородного. О церемониях» (X в.):