Приступ

«Высоковольтные провода» её добили. Она взвизгнула, выхватила у меня из рук ошейник, бестолково начала пристраивать, дёргать за кончики. Едва я поднялся помочь ей, отскочила, плюхнулась на попу.

Замок щёлкнул.

Пауза. Тишина ошеломления. Что дальше? Лицо снова начинает кривиться подступающим плачем.

— Вынь гребни и положи на стол.

Вытащила. Косы… рухнули. Рассыпались, закрывая спину, лицо, тело. Ещё несколько секунд то одна то другая прядь, завиток, локон, следуя бесшумному, невидимому движению своему или соседей, вдруг выскальзывал из общей массы, освобождался, разворачивался, падал в этом… платиновом водопаде.

Я уже говорил, что распустить волосы в присутствии постороннего для замужней женщины здесь — переступить через себя. Отказаться от положения, уважения. Обесчеститься. Стать «падшей». В собственном понимании себя, мира, бога.

— Руки.

Она протянула руки, я, тем временем, стянул с себя рубаху.

Да уж. Ядрён я. А в подмышках… Ур-р-рх…! И рубаха у меня… такая же. Пятьсот вёрст конного марша от последней помойки. Но мне-то… я с дезинфектантами работал, там ещё едучее.

Интересно: в обморок упадёт? От такой концентрации… феромонов. В 18–19 веках аристократка — обязательно. Корсеты — вдох-выдох как штангу таскать. Наши бабы в двадцатом… нашли бы противогаз или побрызгали чем-нибудь, ещё более… феромонистым. Керосином, к примеру. А здесь? — А здесь естественный иммунитет: все нюхательно-чувствительные особи в здешних душегубках, именуемых домами, дохнут в первый год жизни.

Тогда визуально-акустическое воздействие можно усилить вонятельным.

Я стянул протянутые кисти рук рукавами рубахи, аккуратно всунул её голову в вырез ворота, осторожно вытянул наверх «платиновый водопад». Успокаивающе улыбнулся и… накрыл её лицо подолом рубахи. Чуть затянул полотно на шее гайтаном её золотого крестика.

Нормально: край ушка её вижу, накрывающая ухо ткань — одинарная, тонкая. А на лице, на глазах, двойная — лишнего не увидит. Подцепил пальцем за ошейник:

— Поднимайся.

Тяжело, неловко, со связанными перед собой руками, поднялась.

Уххх… Понимаю того парня с картинки в летописи. Как оно всё… «Говорит и показывает».

«Пикник» прав:

«Чего ради как зверь дышу
Будто радио белый шум
Что же будет с тобой, ой
Если я попрошу…»

Говорит мало: ой, ах. Но как дышит! Показывает…! — Всё. Всесторонне. Но главное: как это всё… чувствуется. Даже жаль того чудака нарисованного: у него под рукой — парадное женское одеяние. Толстое, многослойное, жёсткое от дорогого шитья. А у меня в пальцах… белый шёлк. Белоснежный, нежный, жаркий.

«Что же будет с тобой? — Ой?». А попросить придётся:

— Левую ножку подними, поставь сюда. И пойдём мы с тобой, раба божья и моя, Агнешка, поближе к господу. Вторую. И ещё раз. Восхождение, искупление, испытание, окрещение и сотворение. Руки вперёд вытяни. Хорошо. Закрепляем. Голову опусти. Так и держи. Теперь коленочкой. И вторую. Вот, раба Агнешка, пришло время исповедания твоего. Исповедь есть по-гречески метанойя, «перемена ума». Ныне утром ты, Агнешка, Великая Княгиня, умерла. Ныне вечером ты, Агнешка, рабыня Зверя Лютого, им к жизни новой, к восстанию из мёртвых, воскрешаема. Перемени ум свой, измени мысли свои. Пройди испытания и восприми предначертанное.

Ничего нового, шизофренируем: движение антипсихиатрии в 60-х 20-го века трактовало как метанойю шизофренический психоз, который, по их утверждению, представляет собой перерождение, воскрешение, испытание и возможность обретения человеком своей истинной сущности.

Вот мы сейчас и узнаем. Её истинную сущность. И создадим. Имиджмейкнем.

— Исповедуйся. Явно, громко. Кричи о грехах своих. Пусть господь услышит покаяние твоё. Ну!

Молчит.

Обычно женщины легко и много говорят. Даже более, чем много. Эта — только хнычет. Вот что с женщинами аристократизм-то делает! Совершенно лишает «свободы слова»! Поскольку слово аристократки «имеет значение». За него мужу отвечать. Деньгами, трудами, а то и головой. «Вылетит — не поймаешь», но так нахлебаешься…

Я ущипнул её за бок.

— Ай!

— Хорошо. Я помогу тебе. Подскажу слова. А ты будешь их повторять. Громко, в голос.

Я сжал ей грудь.

— Ой!

Похоже, что на картинке в РИ она реагировала также. Но у меня жанр не изобразительный, а разговорный.

— Не так. Кричи: о-о-о! Ещё! Сильнее! Вторую! Ну! Кричи!

Более всего наши экзерцисы напоминали мне смесь секса гимнастов на брусьях с порнографией акробатов под куполом цирка.