Приступ

«В зеркале речи часто отражаются обнаженные детородные органы» — в зеркале речи средневекового бывшего комбрига и будущего святомученика отражались не только детородные, но и козлородные, а также яйценосные, икрометательные и навозопроизводящие.

Публика, остававшаяся в зале, прекрасно слышала эти негромкие, но хорошо артикулированные, насыщенные искренними душевными чувствами, речи «верховного». Слова они знали лучше моего, смыслы воспринимали глубже и разностороннее. Поэтому потихоньку, «от беды подальше», рассасывались из помещения. Вокруг пустело, свежело и, я бы даже сказал, чистело.

Атмосфера, как во время грозы, наполнялась свежим озоном и запахом недалёких жарко пылающих пожаров.

Мне было хорошо. Тяжёлая усталость бесконечного марша, безысходных дум, поиски выхода в мареве собственной некомпетентности, бои, амуры, интриги, заботы, продуктовые пайки, стёртые спины коней, позиционирование в обществе, «тут играть, тут не играть, тут рыбу заворачивали…», сменились прекрасным, ярким, выразительным повествованием. Обо мне любимом.

Выражение удовольствия столь явно проступало на моём лице, что Андрей вдруг остановился:

— Ты чего?

Я, с чувством искренней благодарности и глубокого восхищения, наклонился к нему и восторженно прошептал:

— Ну ты, брат, мастер! По части русской словесности. Виртуоз. В плане заворачивания и уелбантуривания. Златоуст. В конно-дружинном исполнении. Мне до тебя… как до неба рачки. Спиши слова. А?

И, пока он пытался прожевать свою бороду и своё же, но — недоумение, не меняя лица, просто чуть-чуть убрав из голоса восторг с душевностью, поинтересовался:

— Благочестник про трёх бояр-изменников уже доложил? Которые готовы Киев сдать.

Боголюбский сразу перестал надувать щёки, погладил свой меч Святого Бориса. Дёрнул шеей, резко встал. Окинул меня суровым «государевым» взглядом и, уже уходя, прошипел через плечо:

— Пшли.

Немногие дотерпевшие до этого момента в зале зрители — замерли. Всё очевидно: наглеца ведут на плаху. Пресветлый князь этого, который «медный лоб, оловяный х…», великой чести удостоил: декапитации пред высочайшим взором.

«Покатилась голова с привычной плахи
Любопытным колобком по дороге
Вслед неистово крестили ее монахи
Позабыв что боги их убоги
И катилась голова дальше
Чтобы поглядеть на белый свет
Если встретишь ты ее мальчик
Передавай большой привет».

Сухан, стоявший у дверей, потянул топор из-за пояса, а мой малолетний вестовой Пантелеймон с совершенно ошалевшими глазами всунул в распахнутый рот угол полевой сумки, дабы не закричать от неизбежности… гибели всего.

Пришлось незаметно помахать им ручкой. Типа: всё ок, ребятки, закусывайте.

Я ожидал, по опыту прошлых прогулок с Боголюбским, что он отведёт меня в пытошное подземелье. Увы, поход заставлял князя менять свои привычки и в этой части. Мы поднялись на третий поверх.

Обычно третий этаж в русских теремах — женский. Небольшая комнатка без окон использовалась, видимо, для хранения шуб. Запах… Нет, не нафталин, но что-то функционально похожее. Ощущаешь себя платяной молью, предназначенной на заклание.

Прокопий, вечный слуга Андрея, обмахнул тряпкой стол, без слов спросил — подавать ли чего, без слов получил отрицательный ответ, выскочил за порог и устроился там. Во избежание подслушивания.

Хорошо сработались мужики — понимают друг друга с полувзгляда. Нафига Боголюбскому жена? — Такого уровня душевного взаимопонимания уже не достичь, а просто баб… толпами бегают.

— Сказывай.

Боголюбский, уже совершенно спокойно, уселся за стол, кивнул на место рядом Вратибору. Я с сомнением посмотрел на полу-седобородого нач. штаба.

— Ему — верю. Не тяни.

Не тяну. Кратко изложил фрагмент из Никоновской летописи близко к тексту. Чётко поименовал бояр-изменников и князей-приёмников.

Бояре Киевские: Пётр Бориславич, Нестор Жирославич, Яков Дигеневич. Князья: Благочестник, Попрыгунчик, Перепёлка. Искандер? — Ему, по логике, инфа дойдёт в последнюю очередь. А в моём варианте, при участии Андрея в качестве «верховного», может и вообще не попасть.

В двух словах описал план: приступать к крепким местам града, гражане у крепких мест станут… некрепки места небрегом будут… внезапну насуну вси на некрепкое место…

Андрей вопросительно взглянул на Вратибора. Тот пожал плечами и спросил:

— Откуда такие… измыслы?

Я ответил, продолжая улыбаться в лицо Андрею:

— Из свитка. Кожаного.

Вратибор не понял, а Андрей скривился. Как от зубной боли.

Сочувствую. Сам тут накуролесил с побегом Жиздора.

«Верить нельзя никому, а летописцам — тем более».

— Ни Перепёлка, ни Попрыгунчик о подсылах не докладывали?

Вратибор недовольно поморщился. Как великосветская дама при упоминании солдатского сортира.