Приступ

Оскорбительность моего предположения пробила, наконец, обычную маску смирения и умиления, плотно приросшую к лицу Благочестника. Он пошёл красными пятнами, откинулся на стену, намертво сжав большой вычурный крест с изящными кружавчиками по перекладине, висевший у него на груди. Если бы взглядом можно было сжечь, то от меня и горстки пепла не осталось бы.

С десяток людей, сидевших вблизи него, завозились, вставая, доставая мечи, вразнобой характеризуя меня особо уничижительно:

— Олух! Хам! Тварь! Басалай! Болдырь безмозглый! Обломъ! Рахубникъ пустобрёхный! Мерзя! Дерзослов! Бесстыдник! Медный лоб, оловяный х…

Последнее, материаловедческое, определение меня озадачило. Как-то такое применение олова мне в голову не приходило. Но ведь народ наш ничего просто так не скажет? Есть же в этом какая-то… «сермяжная правда»?

Я попытался представить себе изделие… олово у меня есть… соответствующих размеров и формы… наплывы и вырезы для повышения эффективности… усики делать будем?… резьбу… левую или правую?… молитвы и лозунги гравировкой, для призывания удачи… вдоль? поперёк? спиралью?… тонкостенный — залить предварительно горячей воды для разогрева… или стальной сердечник?… с индукционной катушкой… рефлектор для «любовного жара»?… нихрома нет — мотать много… ага, и тут пробой изоляции на корпус… да не на корпус изделия, а на…

— Сесть. Всем.

Голос Боголюбского ворвался в поток выкриков и ругательств. Хоть и не громко сказано было, но пробило общий шум. Оглядываясь на Андрея, смоленские бояре сразу тушевались, бурча разное, убирали клинки, усаживались на свои места по лавкам.

От группы суздальских от другого стола донёсся смешок и тихое, довольное:

— Мы-то на княжий взор наглядявши, не раз отбоявши. А этим-то внове.

— И не скажи. Как бы не обделались.

* * *

Похожее очевидцы будут описывать у Фридриха II по прозвищу «Чудо мира», внука Барбароссы. «Змеиный» взгляд, «пылающий нездешним жаром». Фридрих, человек довольно ординарной внешности, пользовался бешеным успехом у женщин, был трижды отлучён от церкви, в таком состоянии освободил для христиан Иерусалим с Вифлеемом, причём без войны. Утерев, тем самым, нос и Римско-католической церкви, и всяким предшествующим и последующим крестоносцам. А всего-то — посматривал выразительно.

* * *

Надо бы «капнуть». На мозги. Благочестнику, пока Боголюбский не произнёс слов, от которых ему придётся отказываться.

— Ежели спросил не по вежеству, то, княже Роман, извини. Однако ж иного чего в голову не пришло. Отдать покойного с семейством его — не забота. Коли заплатишь. За останки столь нежно любимого, столь дорогого тебе Жиздора. Тебе, князь, задёшево отдам. Помнится, говаривали берендеи князю Киевскому, отбив у половцев полон русский: Надо — купи. Мы князьям русским присягаем. Но нами взятое с бою — наше.

Я внимательно смотрел на пятнистого Благочестника. Всё мимо ушей. Но текст идёт не для него — для Боголюбского.

— Только я не берендей, я князьям русским не служу. Над тобой, княже Роман, Великий Князь — господин. Этот ли (я кивнул на плачущую от тепла голову на столе) или будущий. Надо мною — никого. Кроме Господа нашего да Царицы небесной. Я князь Андрею сосед. Союзник. Соратник. Надеюсь — друг. Не холоп. Словом таким ты и меня, и князь Андрея обижаешь.

Благочестник смотрел в стол, будто не слыша слов моих. Губы его шевелились. Молится, наверное. Смиряет гордыню свою, утишает гневливость. Раскаивается и умиротворяется. Это хорошо: резаться с ним «грудь в грудь» мне нельзя, а свою свору Ростиславичи так и так на меня спустят. Гневен он или нет — без разницы: убивать меня будут другие люди, спокойные.

Он-то молчит, но другие-то вопят:

— Княже! Андрей Юрьевич! Сей шпынь предерзский князя Рюрика Ростиславича оружничего убил! И многих людей его порезал. Разбой, господине! Свара да душегубство! Ты ж велел казнить крамольников, кто в войске свары затевать будет. Суди этого… шиша злокозненного! Казни по слову своему!

Один из дебелых бояр в окружении Благочестника тряс рукой, бородой и брюхом, призывая Боголюбского к исполнению его приказа по армии, к его любимому делу: суд да казни.

Опять Ванька влетел.

Факеншит.

Будет больно. Боголюбский от слова своего не отступит.

Но тут есть… мелочь мелкая. Андрей — самодур. Но в правовом поле. Едва прозвучало «суди», как у меня сразу возник вопрос: по закону? А по какому? А какая там формулировочка? Дословно, по буковочкам.

«Закон — что дышло. Куда повернул — туда и вышло» — русская адвокатская мудрость.

Пример: в Российской империи дуэли были запрещены. Под страхом смертной казни всем участникам. С любой стороны по любому поводу. Ни одного не казнили. Заменяли каторгой, отдачей в солдаты, переводом в другие гарнизоны, увольнением со службы…

«Незнание закона не освобождает от ответственности. А вот знание нередко освобождает» — Это кто?! А, моё почтение, пан Лец.

«Хочу всё знать» — я. И уже — неоднократно.

У всякого деяния есть… обстоятельства. Давайте обсудим. Приступаю к прению сторон: