Позже этот дурдом, под названием «местничество», тотально начнётся при Иване Третьем Великом и закончится… Да не закончится оно! Я уже вспоминал страх и гнев многочисленного партхозактива, когда один из докладчиков завершил своё выступление фразой:
— Слава генералиссимус
Неверное ударение в одном слове титула — до десяти лет.
Коллеги не понимают: цена неверного слова в титуле — голова титулующего.
Можно нарваться и без слов. Пример: съехались на дороге тысяцкий Овруча и стремянной князя рязанского. Кому дорогу уступать?
В рамках своих «земельных пирамидок» они «своё место» знают. А вот при смешении… Причём дело не только в личном гоноре конкретных мужчин. Ежели он уступит, то в него и сверху плюнут, и снизу шипанут.
Князь скажет:
— Что-то ты честь мою худо бережёшь. А поди-ка ты… в вотчину.
Половина годового дохода и три четверти чести — долой. Просто за «пропустил на перекрёстке». «Так-то парень не плохой. Только ссытся и глухой».
Слуги тоже шептаться начнут:
— Наш-то слабоват. Надо от него…
Для слуг «честь господина» как прибавка к жалованию. Они, по величию господина своего, могут других, на их уровне иерархии, нагибать да гнобить. Элементарно: труд свой экономить.
— Ты куда коня ставишь? Здесь моего господина стоять будет. А ты дуй. Вон, за полверсты.
— Дык… Бегать же жь…
— Ничё, побегаешь.
Конюх и конюший — это две такие разницы… Если второй первого без матюков и последующих плетей просто заметил, то — честь великая, «господин добёр быть изволил!». А вот при относительной равности позиций…
При спокойных характерах и наличии доброй воли вопрос превосходства решается по обычаю. У кого борода седее, «старший — главный». По одежде: у кого блямб на узде больше.
Я уже объяснял, что я, мои в такой системе…
— Постой там, возле ведра поганого.
Это даже не Алёша Попович в своём первом заходе к Красну Солнышку, это…
— О! Тараканы расселися. Сбрысь с отседова. До не видать вовсе.
В Московском государстве проблема возникла при расширении княжества. Когда массу провинциальной знати стало необходимо «рассовать по полочкам». Такое происходило долго, Ивану Грозному пришлось в судебном порядке рассматривать с полсотни местнических споров. Всего-то!
В сборном войске конфликты возникают не то, что через день, а ежечасно. Народ горячий, чуть что — железяки наголо. Посмотрите «Русскую Правду» — сколько там статей, касающихся, явно, ссоры, перешедшей в членовредительство или смертоубийство.
«Споры о чести» выкатываются на «высший суд». А кто у нас «высший»? — А вот он, Андрюшенька. Сиди и слушай. Речи бессвязные, мольбы слёзные, суждения бредовые… Рассуди князь, кто выше: дурак слепой или олух глухой?
Отдельная тема: моё обращение к Боголюбскому. «Государь».
Слово на «Святой Руси» известно, но в гос. иерархии не используется. У Карамзина его постоянное «Государь» бьёт по глазам. Пока смысл слова ближе к «господарь», «владелец», «хозяин». Эдакий… имущественный оттенок.
Боголюбский, услыхав такое, отреагировал… позитивно. Он, и вправду, у себя в Залесье — хозяин. А я, таким образом, вывел себя из обще-княжеско-боярской иерархии. Подобно Меньшикову при Петре с его «мин херц».
Я ж — внесистемный! Чуженин чужеватенький.
С прочими? — По всякому. Часто вижу обиженных. Они, видать, о себе, по сравнению со мной, иначе думали. Обиженных богом и так-то много, а нынче и от меня прибавится. Вовсе стада толпами будут.
Обстановка… низкий темноватый обширный зал. Вдоль стены с оконцами — длинный стол. В торце, в правом углу, под иконами — сам. Ну, точно: «свадебный генерал».
На столе… завтрак, постепенно перетекающий в обед. Разруха с объедками. Человек тридцать за главным столом. Ели-пили-угощались. Но не убрались. Ещё человек тридцать — за двумя другими столами поменьше, по лавкам вдоль стен или на ногах.
Асадук прошёл вперёд, докладывает Боголюбскому на ухо, на меня поглядывает.
Сары-кипчак. Опять сарит. В смысле: наушничает. А я топаю к нижнему концу княжеского стола, развязываю торбочку…
— Дозволь, государь, подарочком редкостным тебе поклониться.
— Да какие уж тут подарки. От татя да вора. Убивающего добрых людей, воинов православных, прям посередь войска.
На верхнем конце стола, справа от Боголюбского, знакомый персонаж — Роман Ростиславович, светлый князь Смоленский, старший в их роду. Благочестник.
Святоша. Ни шагу без молитвы, без призывов к покаянию, смирению, прощению и от мыслей и дел греховных удалению. Как он детей наделал — представить не могу. Через епитрахиль? — Ор-ригинально… Надо попробовать.
Второе лицо в походе после Боголюбского. По уделу превосходит Боголюбского. Смоленский стол выше Ростовского, княжество богаче. Но — коленом не вышел.