Присутствие необычайного

— Послушай, — сказала она, не отводя от него прямого взгляда. — Хочешь, будем с тобой встречаться?

Он встал с ошалелым видом.

— Не хочешь — со мной?! Что ты молчишь? — спросила она.

— Да нет… Я… — выдавил, наконец, он, — но мы же встречаемся…

— Ты действительно дурачок? — сказала она. — Или это временно?

— Но погоди… — Хлебников стал что-то соображать. — У тебя же есть Заборов.

— Нет у меня Заборова. — Она тоже встала и подошла близко к Александру. — Уже нет.

— Но почему? — безотчетно пробормотал он. — Это такой парень — умница…

Лариса рассмеялась — она пришла в прекрасное настроение.

— Нет, ты вправду дурачок. И никогда твоего Заборова не было у меня. Он слишком для меня умен… Так ты не хочешь со мной встречаться?

Она положила руки на плечи Александра, еще приблизилась, и он ощутил запах духов — очень приятный и ни на что не похожий, никогда им не слышанный — вероятно, дорогих.

— Я, я… Хочу, и еще как хочу! — со всей искренностью вырвалось у него. — Но, видишь ли…

— Что — но? — спросила она.

— Видишь ли, я должен совсем скоро призываться, меня могут, наконец, взять в армию. А это — два года…

— А я не собираюсь просить жениться на мне. — Она смотрела ласково и смешливо; это была сейчас совсем другая, еще незнакомая Хлебникову Лариса.

Про себя она подумала, что в этой ситуации должна бы сказать: «Я буду ждать тебя». Нет, этого она обещать ему не могла. Но он был ей мил и своей юностью, и благородной, как ей казалось, наивностью. Сама себя в свои двадцать один год она чувствовала намного взрослее. И у нее было чувство, что этого мальчика надо беречь, опекать.

— Дай я тебя поцелую, Иванушку-дурачка, — сказала она.

Он ощутил на своих губах ее полные, мягкие губы, ее тепло — на своем лице, ее ищущие пальцы на затылке, и, все еще не веря в реальность происходившего, неуклюже обнял.

В эту же минуту к ним в дверь постучали… Раиса, возникшая в своем роскошном одеянии на пороге, принялась звать их в гости:

— …Будет Василий Васильевич из комиссионного, будет Аркашка из ЖЭКа, ты его знаешь, Лариска, — Аркашка принесет пластинки. Маруська придет, попоет нам.

— Спасибо, Рая! Но мы уходим. — Лариса сразу же превратилась в прежнюю — невозмутимо-отчужденную.

— Отрываешься от масс, — Раиса блеснула на Хлебникова круглыми птичьими глазками. — Постучи ко мне, когда вернешься… До новых встреч! — это относилось к Александру. — Не обижай меня, Лариска!..

— Ну что вы, тетя Рая!..

…Они вышли уже из дома, когда Лариса сказала:

— Этот красный халат с цветами как профодежда моей хозяйки. Она облачается в него, когда ждет Василия Васильевича. Я сразу почуяла недоброе, когда увидела ее в халате… Ты не сердишься, что я тебя увела? Но мне уже было не отделаться от нее. Раиса устраивает для своего Василия Васильевича концерты: Маруся-машинистка поет блатные песни, а я должна читать стихи. И я, дура, читала, когда только переехала сюда. А этот Василий Васильевич из комиссионного — ты бы на него посмотрел, — старый уже, лысый, любитель искусств, ну и жулик. Но у Раисы никого больше нет, никого! И перед его приходом она напяливает свою соблазнительную профодежду. И развлекает Васю искусством.

— Ты пойдешь туда сегодня? — спросил Александр.

— О-о-о, — протянула она. — Ты уже вмешиваешься в мои внутренние дела. Нет, я проведаю маму, я давно не была там.

— Ну, правильно, — сказал Александр.

— А я ничего не знаю о твоей семье, — сказала Лариса. — У тебя есть родители?

— Есть отец и дед — в одном лице, есть братья, сестры, у нас большая семья… — ответил Александр и запнулся. — Есть мать, в Москве живет.

— В Москве? Ты меня познакомишь с ней? — спросила Лариса.

— Отчего же, — как бы опамятовавшись и погрустнев, сказал он, — познакомлю.

Лариса вопросительно поглядела, но не стала дальше расспрашивать.

— Завтра ты мне позвонишь. А послезавтра, в субботу, ты приедешь, — сказала она, глядя уже мимо него.

— О, Лариса! — Александр вложил в это восклицание все свое благодарное смятение.

…Но в субботу он уже не смог прийти, и увиделись они снова только на суде.

ТРИНАДЦАТАЯ ГЛАВА

1

Те несколько лет, которые прожила Катерина в замужестве за Робертом Юльевичем, завершились разрушением ее души — высокой способности любить и жертвовать собой. Произошло это если не в одночасье, то в недолгий срок, по возвращении из колонии. Некоторое время Катерина еще сопротивлялась, упрямо ища оправдание тому, что встретила дома, ибо перестать любить и жертвовать было для нее подобно самоуничтожению. Она не хотела слушать соседок по квартире и уходила от их не всегда продиктованной чистым сочувствием информации, она силилась не замечать и того, что не заметить было трудно — решительного охлаждения мужа, его растущего досадливо-раздраженного отношения. Но и обманываться становилось все труднее. Дошло до того, что муж плеснул ей в лицо ложкой супа, который показался ему холодным, — и какое же страшное в эту минуту было его красивое лицо, изуродованное ненавистью!

— Неумеха! Навязалась мне… — кричал он прерывающимся голосом.