Присутствие необычайного

Уланов перевел глаза на аудиторию: было любопытно, как кружковцы слушали?.. Одни — не без интереса, другие с оттенком сочувствия, третьи просто скучали. А иные ребята явно веселились, смешливо переглядывались, когда звучала особенно пышная метафора; двое обособившихся молодых людей, сидевших у стены, перебрасывались полушепотными замечаниями, и староста постукивал время от времени карандашом, призывая к порядку. Но ни парни у стены, ни сам седой автор не обращали на его стук внимания, парни продолжали довольно громко шептаться, а автор ничего не слышал, весь уйдя в свое творение. Безразлично поглядывала румяная девушка — бог знает, где были сейчас ее мысли?! И Уланов подосадовал… Ну зачем, зачем этот достойный человек вышел со своим рассказом, пусть и превосходным по намерению, на эту придирчивую, по-молодому насмешливую публику? И еще: какие силы побуждали его к сочинительству, если жизнь была, в сущности, уже позади и все безвозвратно было упущено — даже время, потребное на неизбежные ученические неудачи?! Неужели — жажда литературного признания? Зачем она ему?! Да и не походил старый литейщик на искателя популярности… «А может быть, — подумал Уланов, — тот огонек поэзии, что теплился в нем во все трудные годы, лишь сейчас, когда полегчало, оживился и окреп — с таким опозданием! И опоздание было уже непоправимо!»

Только Саша Хлебников, ресторанный знакомец Уланова, испытывал, по-видимому, истинное удовольствие. Он ерошил всей пятерней свою шевелюру и загадочно-радостно озирал собравшихся.

Откровенный смешок послышался, когда незадачливый автор перешел в рассказе к описанию нравственных качеств людей будущего. У них, по его утверждению, не было разводов, последний случился что-то около полустолетия назад, не было супружеской неверности и свято соблюдалась чистота отношений до брака. В брак люди вступали не раньше определенного, указанного медициной возраста, исключительно по сердечному влечению. И потом не изменяли своему чувству на протяжении всей жизни, а она у них нередко переваливала за сто лет — врачевание, как и другие науки, достигло там необычайного расцвета. И золотые, и бриллиантовые свадьбы праздновались на счастливой планете повсеместно. Не знали в этом высоконравственном обществе ни коварства, ни обмана, какими бы благими соображениями ложь ни мотивировалась. И человек, больной неизлечимой болезнью глубокой старости — это была единственная болезнь, оставшаяся там непобежденной, уходил из, жизни в ясном сознании, как путник, удаляющийся на отдых после длинной дороги. Серьезно осуждалось там всякое грубое слово, особенно если оно принадлежало начальнику и оскорбляло подчиненного, что считалось отягчающим обстоятельством. Порицались невежливость, неуважительное отношение к старшим по возрасту, к женщинам, к детям, даже забывчивость с ответом на письма… И тут уж смех среди кружковцев достиг слуха автора.

Но странно, автор нисколько не обиделся, наоборот. Он поискал взглядом, кого это он развеселил, и сам коротко, обрадованно хохотнул:

— Интересно? Потом будет еще почище, — пообещал он простодушно.

Кто-то из смеявшихся повинился:

— Прости, отец! Читай дальше.

— Читайте, читайте, Тихон Минаевич, — сказал староста, приподнялся и добавил: — Каждому, кто захочет высказаться, будет дано слово.

И Уланова осенило: автора трепало не авторское волнение, а волнение любви. Старик был заворожен красотой, которую описывал, он всем существом верил в нее, потому именно, что он ее добывал. И он любовался самим предметом своего изображения, самой «натурой», как своей осуществленной надеждой… Той, что в далеком далеке мерцала, быть может, еще его деду «глухарю», той, которую собственноручно строил, а потом защищал в кровопролитной войне.

Дальше рассказ быстро пошел к концу и наступила развязка — она была трагической. Пассажиры космолета — двое землян в тридцатилетнем возрасте — премированные этой прогулкой в космос за отличные деловые показатели, попытались одновременно «разбудить» красавицу-экскурсовода, пребывавшую в своем безгрешном сне. Посягнув на нее, они оба потерпели неудачу. Но, как случается порой на Земле, неудача воспламенила их ревность. Они жестоко подрались, и один убил другого — совершилось преступление, подобное первому на Земле братоубийству.

«Едва ужасная весть облетела город, как жизнь в нем замерла — все оцепенели, — прочитал автор рассказа, — остановился транспорт, прекратилась работа в учреждениях и на предприятиях, в магазинах, в ателье бытового обслуживания и т. д. А на площади, где в дикой злобе схватились земляне, стояли в безмолвии у трупа врачи и медсестры «скорой помощи» — их наука была бессильна. Голова мертвеца купалась в застывающей луже крови, вытекшей из глубокой раны. В стороне, попятившись, стоял убийца, вглядываясь безумными глазами в дело рук своих».