Прицельное мышление. Принятие решений по методикам британских спецслужб

Конспирологическое мышление по образу и подобию муравья на петле Мебиуса имеет много общего с мышлением, принятом во всевозможных культах и у идеологических фанатиков. Сегодня общество страдает от веры во многие навязчивые заговоры, вдохновляемые преувеличивающим все миром социальных сетей. Нам необходимо научиться выявлять заговоры, в том числе и те, которые были спровоцированы слухами, намеренно сфабрикованными и распространяемыми в злонамеренных целях. Также нам следует научиться использовать доказательства таким образом, чтобы уменьшать притягательную силу слухов и информации о заговорах.

Карьера Энглтона началась многообещающе. Он быстро стал эффективным офицером контрразведки во время Второй мировой войны, работая в американском Управлении стратегических служб (ОСС) в Лондоне, а затем и в Риме. Три года учебы в Малверн-колледже в Англии привили ему вкус к классическим английским гардеробам и аристократическим манерам. Он легко вписался в общество офицеров МИ-6, получивших образование в частных школах, с которыми познакомился в Лондоне, – в том числе, к своему несчастью, с молодым Кимом Филби. Он был посвящен в глубочайшие тайны британских военных программ, включая систему «двойной игры», которая использовала захваченных и перевербованных немецких агентов в Великобритании, для переправки немецкому Верховному командованию ложной информации[108], и был знаком с расшифровками немецких радиоперехватов из Блетчли-парка, из которых было понятно, как противник заглатывал фальшивки британского производства.

Энглтон, должно быть, спрашивал себя: если Британия могла так систематически манипулировать восприятием Германии, то не использовал ли Советский Союз обман уже стратегического масштаба, чтобы ввести Запад в заблуждение относительно своих истинных враждебных намерений? Он убедил себя, что ответом должно быть «да», и что этот процесс начался еще в первые дни после русской революции. С его точки зрения, Москва также должна была использовать двойных агентов – офицеров советских разведывательных служб, притворяющихся перебежчиками, для распространения дезинформации и отправки западных контрразведчиков в погоню за несуществующими шпионами, тогда как настоящие предатели продолжали беспрепятственно передавать американские секреты Москве. Это мнение по понятным причинам было подкреплено знанием Энглтона об успехе советского атомного шпионажа в США, направленного на получение информации о Манхэттенском проекте по разработке и созданию первой атомной бомбы.

После войны, будучи штабным офицером директора ЦРУ по операциям за рубежом, Энглтон возобновил свою тесную дружбу с Кимом Филби, уже высоко ценимым представителем МИ-6 в Вашингтоне, которого тогда подавали как будущего шефа секретной службы. Во время их еженедельных попоек Энглтон свободно делился многими оперативными секретами ЦРУ. Представьте себе его шок, когда в 1951 году он узнал, что ФБР считает (и правильно) Филби – его военного наставника, наперсника и собутыльника – советским двойным агентом[109]. Вероятно, этот шок вывел Энглтона из состояния критического скептицизма, подобающего офицеру контрразведки, в состояние бреда. Его страсть к работе превратилась в нездоровую одержимость. После того, как предположение о существовании генерального плана по обману Запада со стороны советского паука окончательно утвердилось в его голове, он должен был следовать собственному мнению: большая часть той информации о деятельности СССР, которая считалась западной разведкой верной, на самом деле, как и результаты британской «двойной игры», была результатом обмана. У этого советского паука, продолжающего плести московскую паутину обмана, должно было быть лицо Филби – вероятно, так представлял его себе Энглтон[110].

История Энглтона наглядно иллюстрирует, как может возникнуть конспирологическое мировоззрение. Вероятно, конкретной причиной его одержимости было предательство со стороны Филби, усиленное условиями большой секретности, которые окружают охоту на шпионов. Вера в великий советский план облегчала душевную боль от поступка Филби и смягчала его чувство вины за собственную доверчивость. Безжалостное и целеустремленное преследование Энглтоном шпионов после этой истории было бы для него процессом глубокого восстановления.