Привет, Яга!

— Прости меня, пожалуйста! — выплеснулись наконец горячие слова, которые уже несколько дней копились в душе. — Я ужасно испугалась за тебя! Мы все обязательно вернем, должен быть этот дурацкий способ. Я не хочу тут без тебя…

Пацан сел рядом и обнял меня одной рукой.

— Ты все правильно сделала. Меня же спасла. Я теперь твой должник, — он улыбнулся, — а способ мы найдем.

— А где старая Яга? Почему она нас бросила? Может у нее спросим. Тут вообще что-то непонятное творится, ты же сам говорил, — высказала я наконец мысль, что давно вертелась в голове.

— Нет ее больше. Ушла она. Так, кажется, всегда бывает. Где ее искать, я не знаю. Будем сами выкручиваться.

Мне было тепло рядом с ним и спокойно. Кажется, возраст — это действительно не количество прожитых лет.

* * *

Несколько дней не принесли никаких изменений. Наконец я почувствовала, что просто не в состоянии больше ломать глаза на пыльных страницах и старинных каракулях. Мне срочно требовался воздух. Поэтому я решила улизнуть от своего вечно раздраженного помощника и провернуть одно дело, которое уже давно планировала. Попыталась ради этого поднапрячься с погодой — очень не хотелось мерзнуть или мокнуть. За результат, правда, не была уверена до последнего.

Я дождалась, когда Васька исчез из домика по своим загадочным делам, и сотворила дорожку к парку моего университета. Денек вроде вышел на удивление приятным — солнце, птички, почки на деревьях — прекрасная апрельская классика. Через несколько минут я уже вылезла из кустов и увидела, что попала прямо к той памятной скамейке, где все когда-то начиналось. Трудно поверить, что всего-то пара недель прошла. Казалось, уже вечность промелькнула.

Я пристроилась на теплой скамейке, посмотрела на фонарь. В голову пришла мысль, что, если задумаюсь, могу отсюда автоматом опять уйти в общежитие. Очнусь потом у двери в комнату, но поздно будет, волшебная избушка исчезнет навсегда, растворится как сон — проснулась и забыла. Меня даже передернуло от ужаса. Старое… существование казалось безнадежно серым, а сейчас жизнь иногда ужасала, но зато играла красками, порой даже слишком яркими.

Пора было приступать к задуманному. Я вынула давно забытую вещицу — телефон. Пискнув, он наконец-то показал нормальную связь. У моего домика устройство фатально не желало связываться с большим миром. Глядя на загоревшийся экран, я вспомнила, сколько он значил для меня раньше. В телефоне, как иголка в яйце, хранилась ровно половина моей старой жизни. Компактная. Электронная. Ненастоящая. Пересматривать все эти фоточки-постики-лайки не хотелось. Я должна была сделать только один звонок. На том конце раздались гудки, потом шуршание, и вот, наконец, он — голос мамы:

— Привет! Ты почему так долго не звонила?…

Я говорила о всякой ерунде: про учебу (все было неправдой), о погоде (не могу рассказать, что сама ее теперь делаю), о подругах (опять неправда). В голове стучала только одна мысль. Надо было как-то подвести к разговору об отце. Моем настоящем. Как ее спросить об этом?

— Как у папы дела? (ложь, он мне не отец теперь больше)

— Нормально, а почему ты спрашиваешь?

Я поняла вдруг с ужасом, что не смогу этого сделать. Вот так, по телефону, никто не спрашивает о старых скелетах в шкафу. Надо было заканчивать разговор.

— Ладно, пока. Скучаю. Целую всех. — Это был тоже обман. В последнее время я о них почти не вспоминала, пока по башке меня не шибанули информацией: «Твой настоящий отец…». Тайны хрущевского двора!

Мне всегда казалось, что меня любят меньше чем брата. Он был младше на пять лет, и вроде это было нормально, — маленький ведь, да еще мальчик. Отец постоянно возился с ним, даже играл, а со мной он этого никогда не делал. Теперь все встало на свои места. Не то, чтобы легче стало, но хотя бы понятнее.

Я подняла голову и прислушалась. Вдалеке по аллее кто-то шел. Шаги раздавались очень четко. Несомненно, человек. Пожилой мужчина. Не слишком здоровый, — я слышала, как он сопит при ходьбе. Может удрать быстро в кусты на свою тропинку? Пока думала, время ушло. Человек уже был рядом, и я его узнала.

— Приветствую… вас, — пролепетала я растерянно.

— Здравствуйте. Простите, не всех еще своих студентов помню в лицо. Вы из какой группы?

Я была в замешательстве. Это точно был тот самый старичок, который переходил с Обратной Стороны вместе с Чапом и Сюней, когда их злыдни разбежались. Может он стесняется и не хочет говорить об этом? Мужчина тем временем присел рядом. Одет он теперь в серый плащ а-ля девяностые, в руках — трость и шляпа, не слишком расчесанные седоватые волосы, помятый шарф. Самый обычный пожилой преподаватель.

— Ну, так из какой? — переспросил старик, отдышавшись.

— Я… заочница. Но мы с вами в другом месте встречались. Вы не помните?

Человек вовсе не был смущен, а искренне ответил:

— Простите меня, пожалуйста, вынужден признаться, что далеко не все помню за последние годы. Я, знаете ли, болел очень серьезно. Был в коме. Семь лет пролежал и даже не заметил. Да вы, наверное, в курсе.