– Нет, серьезно. Что, если я повела себя как последняя дура, решив, как всегда, не рисковать? – Клэр и сама слышит истерические нотки в своем голосе, но уже не может остановиться. – Что, если на самом деле я все разрушаю?
Эйден пристально смотрит на нее, в его взгляде столько теплоты, что Клэр начинает чувствовать себя еще хуже.
– А что, если нет? – тихо произносит он. – Я думаю, что, возможно, то, что ты говорила раньше, это правда. Ну, про то, что мы можем либо закончить наши отношения сейчас, на наших условиях, либо позволить им просто сойти на нет. И на мне вроде как лежит ответственность… не знаю… не позволить тебе поддаться моменту и принять неверное решение.
Клэр ощущает внезапную усталость. За окном солнце расцвечивает улицу в какой-то нереальный ярко-оранжевый цвет, и все сверкает так, что режет глаза.
– Послушай, – говорит Эйден, наклоняет голову и потирает затылок. – Ты мой лучший друг. Моя семья. Ты моя жизнь, правда.
– Эйден…
– И то, что между нами… Это слишком серьезно, чтобы позволить нашим отношениям развалиться. Я не хочу расстаться с тобой через пару дней, недель или месяцев по какой-то глупой причине. Мы не та пара. Если мы расстаемся, то пусть это будет не из-за парня, который постоянно торчит у двери твоей комнаты в общежитии, и не из-за того, что я не выпускаю из рук телефон, а ты все никак не звонишь, и не из-за того, что я был слишком занят на тренировке и не написал тебе, а ты начала сходить с ума. Если мы расстаемся, то пусть это будет по веской причине.
Клэр качает головой:
– Прямо сейчас я не могу придумать ни одной веской причины, чтобы расстаться с тобой.
– Это потому, что ты не мыслишь масштабно. Это должно быть что-то очень серьезное, крайне важное.
– Как, например, мир во всем мире?
– Если мир во всем мире – это побочный эффект нашего с тобой расставания, то да, конечно, его можно посчитать за весомую причину.
– Может быть, – через секунду говорит Клэр, – просто мы слишком сильно любим друг друга?
Эйден задумчиво смотрит на нее:
– Мне нравится.
– Но это дерьмовая причина.
– Вообще-то совсем наоборот. Мы слишком сильно любим друг друга, чтобы тащить в какое-нибудь дерьмо. Мы
– «Супер», – говорит Клэр. – Это супердерьмо.
– Супердерьмо: самый худший супергерой за всю историю, – смеется Эйден. Клэр смотрит на заплатку на коленке, и на душе у нее совсем не весело.
– Так что, это конец? – спрашивает Клэр, и он кивает:
– Вот наша причина: мы слишком лю друг друга.
Клэр закатывает глаза:
– Это было мило только один раз.
Эйден широко улыбается:
– И вообще вся эта задумка с «Я тебя лю».
– Ладно уж. И да, это так.
– Ты меня лю?
– Люблю тебя.
Клэр ждет, что Эйден снова улыбнется. Но он лишь внимательно смотрит на нее, его глаза цепляются за каждую деталь, запоминая ее. И только потом Эйден кивает.
– Как по мне, стоящая причина.
Остановка шестнадцатая
Конец
Эйден по-прежнему сидит там, где Клэр его оставила: в одном из огромных деревянных кресел-качалок на переднем крыльце. Когда она выходит на улицу, Бинго протискивается мимо нее в открытую дверь, бросается к Эйдену, чтобы поприветствовать его, отчаянно виляя хвостом и поскуливая, а потом запрыгивает к нему на колени.
Эйден крепко прижимает к себе собаку и поднимает глаза на Клэр.
– Они сильно разозлились? – спрашивает он с тревожным видом. Эйден привык разочаровывать собственного отца, но родители Клэр так высоко его ценят, что он поставил перед собой задачу оправдать их ожидания.
– Из-за чего? – спрашивает Клэр, усаживаясь в соседнее кресло.
Из дома раздаются приглушенные голоса ее родителей, которые перекрикиваются друг с другом, делая последние приготовления перед дорогой, собирая закуски, дорожные карты и бутылки с водой. Путешествие займет четыре дня: два на восток и два обратно, на запад, после того, как родители оставят ее в Нью-Гэмпшире.
– Ну, – отвечает Эйден, почесывая Бинго за ухом, – например, из-за фингала.
Клэр пожимает плечами:
– Я сказала им, что вступила в бойцовский клуб.
– Серьезно?
– А если серьезно, то я рассказала им правду.
Эйден качает головой:
– Я всегда забываю про этот вариант.
– Конечно, они были не в восторге, но теперь уже ничего не поделаешь. Мама бегает и ищет по дому косметику в дорогу, чтобы я не выглядела слишком пугающе, когда предстану перед Беатрис Сент-Джеймс.
– И им все равно, где ты пропадала всю ночь?
– Типа того. – Клэр откидывается, и ее кресло начинает отбивать низкий глухой ритм по дощатому крыльцу. Уже совсем светло, но солнце скрыто за облаками, низкими и тяжелыми, которые серой полосой заволокли горизонт. – Они сказали мне, что начиная с завтрашнего дня они уже не будут знать, где я провожу ночь, так что, можно сказать, сегодня у меня был фальстарт.
Эйден смеется:
– Я приготовил для родителей точно такой же аргумент. Твои меня опередили.