"Привлеченная к дознанию..."

— Н-да, — вздохнул Савельев. — Чего уж веселого. — Он помолчал и вдруг, мягко улыбнувшись, добавил: — Еще повоюем!

Землячка посмотрела на него и тоже улыбнулась.

— Я тут придумала одно дело, — сказала она. — Бои в городе закончены. Остались последние баррикады на Пресне да на Шаболовке. Ну, на Пресне, там Литвин-Седой. А вот на Шаболовку нужно пробиться... Десятникова с боевиками зажали семеновцы. Им помощь позарез нужна. Понимаете? Нам бы раздобыть лихача...

— Опасно, Розалия Самойловна. Вас ведь всякий филер знает. Схватят наверняка. А солдатские патрули на каждом перекрестке...

— Боитесь? — Она колюче смотрела на Савельева.

Он повел плечами.

— Нет, зачем же. О вас беспокоюсь...

По широкому Садовому кольцу быстро несутся извозчичьи сани. Студеный ветер обжигает лицо, перехватывает дыхание. Седоков двое — барин и кухарка с большой плетеной корзиной.

Над Москвой сгущаются темно-сиреневые сумерки. В окнах домов зажигается свет и едва мерцает сквозь замерзшие стекла. Перекрестки тускло озарены фонарями. Торопливо проходят редкие прохожие, прижимаясь к заснеженным заборам. Гнетущая, угрюмая тишина. На сером зимнем небе все ярче разгорается кровавое зарево: горит фабрика Шмита, лесные склады, горят дома Пресни. С Ваганьковского кладбища бьет артиллерия. Пахнет дымом, гарью. На снегу копоть, пепел, головешки...

Неподалеку от трактира Губонина громкий, требовательный окрик останавливает извозчика. Путь преграждают семеновцы. Высокий офицер с крупным неприятным лицом поднимает руку:

— Проезд запрещен... Стой!

Барин в санях презрительно выпячивает нижнюю губу. Кухарка, щурясь, глядит на солдат, сжимая красными варежками плетеную корзину, из которой высовывают головы два гуся. Один из них, с желтым пятном под немигающим глазом, вытягивает длинную гибкую шею, водит глазами-пуговицами по сторонам.

«Начнут обыскивать — буду стрелять», — решает Землячка.

Лихач невозмутимо похлопывает кнутовищем, а в больших глазах под нависшими бровями — ожидание. «Живым не сдамся, — думает Савельев. — Дорого заплатят. Уложу первым офицера. Буду прикрывать отход Лядова и Землячки — их нужно спасти».

Барин раздраженно откидывает медвежью полость и вылезает из саней.

— Действительный статский советник Левкин, — рекомендуется он, чуть наклонив голову в каракулевой шапке. Крупные завитки каракуля серебрятся от инея. — Три дня сидим из-за беспорядков без провизии. Вынужден был взять кухарку и отправиться к Елисееву. — Он разводит руками. — Дожили, господа!..

— Прошу извинить, — говорит офицер, — вынужден подвергнуть вас обыску. Москва на чрезвычайном положении...

— Милостивый государь... — фальцетом начинает статский советник.

Офицер смотрит бесцветными глазами, и солдаты молча начинают обыскивать, выворачивая карманы и прощупывая одежду. Кухарка низко надвигает на лоб вязаный платок. Скуластый солдат со злыми глазами-буравчиками приближается к саням.

— Что везешь, голубушка? Показывай...

— Как же показывать? — глуповато улыбается кухарка, прыснув в красную варежку. — Вот они, гусаки-то...

Гусак зашипел, захлопал освободившимся от веревки крылом. Кухарка испуганно прижала к груди корзину.

«Га-га-га...» — раздалось в морозном воздухе.

Кухарка старательно удерживала гусака, а тот махал крыльями, вытягивал длинную шею и гоготал.

Солдат попятился. Вид у него был сконфуженный. Офицер брезгливо махнул рукой:

— Проезжайте.

Сани тронулись, и ветер с колючим снегом ударил в лицо. Савельев машет кнутом:

— Но, залетные!

Землячка улыбается, а Лядов ворчит:

— Пятый раз обыскивают, дурачье!.. Доехать спокойно не дадут...

Сани летят на Шаболовку. Землячка придерживает гусаков и поднимает воротник потертого пальто. Мелькают одноэтажные деревянные дома, трактиры, лавчонки. Лихач сворачивает с Калужской и останавливается у трактира с разбитыми стеклянными фонарями.

Землячка отдает гусаков Савельеву, а сама с Лядовым продолжает путь пешком с неизменной корзиной в руках. Тихими переулками и малоприметными проходными дворами они заходят на баррикаду с тыла. Слышны выстрелы и отрывистый лай пулемета. Семеновцы поднялись в пятнадцатую атаку. Озаренное вспышками выстрелов, трепещет красное знамя на баррикаде.

Высокий плотный дружинник, заметно сутулясь, с маузером на солдатском ремне, встречает Землячку.

— Адамович, — шепчет Землячка, ставя корзину на потемневший снег. — Нужно уходить... Привезла явки...

— А баррикада? — хрипло говорит Адамович, не глядя на нее.

— Оставляем баррикаду...

Адамович смотрит на нее в упор. Он ранен, голова забинтована.

— Оставляем баррикаду, — повторяет Землячка.

При вспышках ружейных залпов, в дрожащем пламени подожженного семеновцами трактира баррикада напоминала беспорядочное нагромождение льдин. Пули свистели, освещая ночную темноту яркими вспышками. Назойливо и зло выговаривал пулемет.

— Пушки! Пушки подвезли! — прокричал знакомый Землячке студент-связной.

Над баррикадой нависает жуткая тишина.