Привычка выживать (СИ)

Хеймитч ненавидит ожидание. Коротает время, нашептывая гадости на ухо Эффи Бряк, и ловит уже в который раз себя на странных мыслях, касающихся этой пустоголовой пигалицы. Он продолжает считать ее пустоголовой по привычке. Он называет ее глупой. Он раздражается при каждом взгляде на ее вычурные наряды и осмеивает выбранный ею сегодня парик. Но в танце он думает почему-то только о ее тонких запястьях, на которых должны быть жуткие шрамы. От Эффи не пахнет модной туалетной водой, как раньше. Эффи продолжает визгливо хихикать, но в глазах ее остается только собранное равнодушие, и, совсем чуть-чуть, мрачное ожидание. Хеймитч признает, что она на проверку оказалась сильнее, чем он думал. Хеймитч признает, что в этой Эффи ему сложно узнать ту Эффи, которая выволакивала его на Жатву каждый год, перемежая свое презрение постоянными жалобами и упреками. Но все же в ней осталось что-то от той, прежней Эффи, которую еще в самом начале знакомства он уничтожил парой фраз. Тогда она тоже не сломалась, лишь поджала свои нарисованные губы и выпрямилась. Тогда в ее взгляде тоже появилось что-то новое, что его и восхитило и одновременно разозлило; впрочем, в течение долгих лет он убеждал себя, что это что-то ему лишь показалось, потому что он был пьян. Теперь он уверен, что не показалось. И женщина, во время танца безраздельно принадлежащая ему, прячет свою истинную натуру под тоннами умело нанесенного грима. А еще ей удается оградить Китнисс от любопытных капитолийцев, то есть легко и ненавязчиво проделать то, с чем вряд ли смог бы справиться кто-либо другой на ее месте.

Хеймитч старается держаться рядом с Китнисс и Каролиной, когда не остается ничего другого. Когда дважды мигает свет, многие фигуры в комнате приходят в движение, и это движение тоже похоже на танец, завораживающий в своей красоте и точности. У Хеймитча в этом танце тоже есть своя собственная роль, хотя ему и не позволили сражаться с рыхлыми и опьяневшими капитолийцами. Он окликает неподвижную Каролину и берет Китнисс под руку. Конечно, Китнисс, ничего не соображающая, начинает активно сопротивляться. Не дело выволакивать ее силой на глазах у всех, и помощь неожиданно приходит со стороны маленькой девочки. Каролина не посвящена в происходящее, но отчего-то прикасается к Китнисс, в одно прикосновение вкладывая и просьбу, и приказ, которому Эвердин подчиняется, с неохотой и настороженностью, но подчиняется.

Хеймитч уводит их в одну из дальних спален и запирает дверь на ключ. Комната небольшого размера и будто предназначена для того, чтобы три человека могли переждать бурю. Каролина устраивается у окна.

- Ты не хочешь ничего объяснить? – спрашивает она, и в голосе ее отчетливо становятся слышны нотки, свойственные прежде Кориолану Сноу.

Китнисс не может похвастаться подобной выдержкой.

- Что происходит?

Нет, она не заламывает руки и не бросается на стену, но ее бьет дрожь – одно из последствий всего, что проделывали с нею капитолийские ученые. Она паникует; становится похожей на бабочку, которая подлетела близко к огню фонаря и бьется о стекло изнутри, чувствуя непереносимый жар.

- Хеймитч? – Китнисс повышает голос. Ей сложно сосредоточиться на чем-то одном, она говорит быстрыми, рваными фразами, концентрируясь не на вопросах, а на неясных образах, возникающих в ее голове. – Пит? Прим?!

Хеймитчу невыносимо наблюдать за очередным срывом. Он старается убедить себя, что сможет выдержать еще какое-то время, но сдается и достает наполненный прозрачной жидкостью шприц. Китнисс уже не сопротивляется. Едва лишь только увидев иглу, она замирает и не сводит какого-то лишенного эмоций взгляда.

- Пожалуйста, - произносит сдавленным голосом.

Остается неясным, пожалуйста, нет или все-таки пожалуйста, сделай это. Но Хеймитч не оправдывает себя. Хеймитч вновь чувствует свою вину, смотрит на успокоившееся лицо девушки и думает о том, что Китнисс похожа теперь на сломанную или даже разобранную на составные части куклу. И осознает, с досадным запозданием, что именно он помог жестоким людям ее ломать и собирать заново, забывая какие-то важные детали. Он укладывает девушку на диван, проводит рукой по спутавшимся волосам. Наслаждается спокойным дыханием, но не может отделаться от мысли, что вновь выбрал легкий и совершенно неправильный путь.

Каролина, все это время наблюдающая за ним с расширившимися от ужаса зрачками, качает головой. У Хеймитча нет желания разговаривать с ней, и все же он спрашивает ее со злостью и раздражением, в чем причина ее обвиняющего фырканья. Каролина отворачивается к окну.

- Она была права, называя тебя предателем.

Двенадцатилетний ребенок умудряется найти самый темный страх, найти, достать и рассмотреть его на свету под микроскопом. Больше девочка ничего не говорит. Не повторяет без остановок, что Хеймитч жалок и достоин презрения. Внутренний голос Эбернети справляется с этим и без помощи извне.

…