Привычка выживать (СИ)

Дважды мигающий свет – это только первое предупреждение. Оцепление, находящееся снаружи, сообщает о том, что главная цель сегодняшнего мероприятия – Плутарх Хевенсби – покинул здание. Следом за ним ушел и Пит Мелларк. Джоанна, по чистой случайности находящаяся около Гейла, который эти сообщения и получает, методично изучает лица оставшихся гостей и старается держать в поле зрения того, кого приметила для себя одной.

Гейла не удивляет исчезновение Пита.

- Какого черта? – спрашивает Джоанна у того, кому по званию не имеет права задавать вопросы, но свет мигает еще три раза, и у нее не остается времени потребовать ответа в более убедительной форме.

Гости застигнуты врасплох. В темноте раздаются недовольные и испуганные крики, затем свет включается на полную мощность, и большинство присутствующих оказывается ослеплено и сбито с толку. Большинство, но все-таки не все. Примеченный Джоанной старичок, которому Пит обещал одну из своих картин, приходит в себя довольно быстро, и без труда ориентируясь в пространстве, ретируется из залы на балкон. Еще при разработке плана по поимке всей политической и светской верхушки Джоанна узнала, что на балконах здания находятся эвакуационные люки. Это знание больше развеселило ее, чем удивило, потому что тот жуткий трюк, который ей однажды пришлось проделать с Питом, теперь выглядел как досадная глупость. Окинув взглядом все пространство, Мейсон убедилась, что перемещение конкретного персонажа осталось незамеченным. И сама вышла на балкон, подышать воздухом и проследить, куда именно решил убраться интересующий ее персонаж. Персонаж оказался на редкость сообразительным, потому что из здания никуда не делся, оставшись на одном из нижних этажей.

Суматоха внутри не утихала, но отлынивающая от интересных событий Джоанна продолжала рассматривать светлеющую полоску горизонта. Эта ночь была чудовищно тяжелой. Но, если бы вместо Шоу их всех, вышедших на сцену, отправили на очередную Арену, никто все равно бы не заснул, поэтому грех жаловаться.

- Ты никого не упустила? – Энорабия появилась на балконе совершенно беззвучно. – Хотя здесь неплохое оцепление. Он никуда не денется, так?

- От меня не денется, - Джоанна пожала плечом и только тогда почувствовала холод.

- Гейл вряд ли оценит то, что ты собралась натворить.

Джоанна несколькими нецензурными словами выразила свое отношение к Гейлу, и вторая только фыркнула. И отдала своей потенциальной сопернице ножик, похожий больше на острую пилочку для ногтей. У Джоанны, правда, был свой собственный нож, но от тонкого острого лезвия она не отказалась. В недалеком прошлом сбежавший капитолиец использовал целые наборы забавных инструментов для ее истязания. Пришла его очередь отдавать долги.

На вкус седьмой этот мужчина сдался слишком быстро. Он не дожил до того момента, когда их скромный дуэт был обнаружен Гейлом, инспектирующим все без исключения помещения здания, в котором не должно было оказаться посторонних после облавы. Гейл, конечно, был не один, но Джоанне всегда везло на неприятности. И взгляд, которым он наградил ее, не сулил ничего хорошего, пусть она и выдержала его с достоинством. Впрочем, ее смелость в глазах Хоторна выглядела наглостью, и он не побрезговал даже подойти к ней ближе, рискуя испачкаться и вдыхая без уморительных гримас застоявшийся в комнате запах крови и всего остального. Его пощечина тоже была ожидаемой, и Джоанна не попыталась даже перехватить руку человека, который всем видом своим олицетворял высшую справедливость.

- Настолько вжиться в роль, - прокомментировала она, - чтобы переиграть. Слишком много пафоса, не находишь? Впрочем, ты даже не сможешь посмотреть на себя со стороны, потому что здесь нет камер.

- Пошла вон отсюда, - ответил Гейл. – Мне хочется, чтобы ты здесь все убрала, но, - он обвел взглядом пространство, - здесь глупо убирать. Проще сжечь.

Короткий смешок девушки не вызвал новой пощечины, хотя Джоанна ждала и ее. Ей почти хотелось отрезвляющей боли, ей просто необходимо было почувствовать себя человеком, потому что после всего того, что она сделала с капитолийцем, теперь уже выглядящим, как кусок сырого мяса, она чувствовала себя только чудовищем. Счастливым и насытившимся чудовищем, и дело было не в том, что руки ее были по локоть в крови, платье можно было смело выбрасывать, а ей самой нужно было несколько часов смывать с себя чужую кровь. Дело было в том, чем она стала после Голодных Игр. На Арене жестокость можно было оправдать обстоятельствами. Сейчас ее жизни ничто не угрожало, но она продолжала совершать чудовищные поступки, словно лишая себя последней надежды на возвращение к нормальной жизни.

Но ее дикий смех, рыданиями вырвавшийся из груди, не перешел в рыдания.

- Ты сумасшедшая, - бросил ей напоследок Гейл, и вышел, не оглядываясь.

Не то, чтобы она искала поддержки, но секундная слабость удваивала мерзость содеянного.

Гораздо позже, встретившись взглядом с Гейлом в Центре, она прогнала прочь сомнения и стыд. Он тоже был виновен, и вина его не объяснялась ни местью, ни сумасшествием.