Призма Сердца

– Это и есть твоя справедливость? – расхохотался он, встав с кресла, – это не справедливость, а жажда власти. У тебя есть свои представления о том, как должен выглядеть мир вокруг, и ты всеми силами стараешься привести их к этому порядку, проконтролировать. Это ничем не отличается от того же, чем занимаемся мы, и, если ты так хочешь услышать, – я твой обожаемый Стивен Харт. Ты хочешь доминировать, пусть это твой питомец, твой мужчина, твой Император. Неважно, выше или ниже события, или какого они уровня! Ты просто хочешь власти!

– Нет! – пересохшим горлом пролепетала Гелла.

– Да! – обрастая стальными иглами, захохотал Харт, – ты думаешь, что спасаешь людей своими статьями, обнажая «правду» о войне, но на деле ты лишь тешишь свою значимость и предпринимаешь все усилия, чтобы стать ещё выше меня!

– Нет!

– Чтобы быть убитой!

– НЕТ!

– ТЫ – мученица! Ты думаешь, что, уйдя таким способом из мира, ты обретёшь абсолютную власть бессмертия в памяти людей! Что ты будешь жить в своих статьях! Но это так же глупо, – глаза Харта превратились в два чёрных блюдца, – как пытаться достучаться до утконоса, что не стоит срать, где попало!

– Нет!

– Нет так нет! – хохотал Харт превращаясь в четвероногое животное, – ты и тут хочешь сдохнуть? Ты знаешь, что станет с тобой, если ты оставишь яд в твоей руке на несколько часов? А?! Знаешь?

– НЕТ!

Харт, превратившись в утконоса, бешено зашипел и кинулся в другую комнату.

– Стой! – бросилась за ним Гелла и в дверях наткнулась на Фрэнка, своего отца, который сжимал маленькое дрожащее животное в руках.

– Па… – не успела договорить Гелла, как получила от него резкий шлепок, которой обжёг её щеку. – Что… – Гелла дрожала, она знала, что виновата, и не имела понятия, как оправдаться. Она готова была, что отец изобьёт её в первый раз в её жизни. Фрэнк сделал резкое движение, Гелла одновременно с этим взвизгнула и упала на колени, проклиная себя за трусость и слабость, неготовность ответить за свой поступок. Однако вместо ожидаемой боли она почувствовала тепло. Отец обнимал её.

– Папа? – сухо проговорила Гелла, не узнав своего голоса.

– Моя девочка! – нежно потрепал её по голове отец. – Прости, прости, пожалуйста!

– За что? – всё ещё не узнавая своего голоса, спросила Гелла, – я ведь… я…

– Сделала больно Арчибальду, – закончил фразу её отец.

– Я не хотела, – начала оправдываться девочка, – просто я… я… почувствовала такую злобу, что… Эта ненависть будто бы была всем, чем я живу, и я … – Гелла споткнулась, чувствуя как дрожат её губы – и я… Я…

– Тс… Ну, ну… – прижал её сильнее к себе отец, – ты живёшь в мире, полном ненависти, это естественно, что даже у такой хорошей девочки, как ты, может случиться так, что злоба прорвётся и в очень и очень поганой форме.

– Папа, я больше никогда…

– Тшш. Послушай меня, – мягко прервал её Фрэнк.

– Угу, – кивнула Гелла.

– Во-первых, никогда не обещай того, в чём не уверена, а, во-вторых, ты попадёшь после этого в утконосый ад после смерти, и тебя миллионы лет будут истязать гигантские исполины-утконосы, как и ты… – Фрэнк почувствовал, как тело дочки превратилось в камень. Он тут же отстранился от неё и увидел, что она была бледна, как сама смерть.

– Ладно, ладно, – расхохотался Фрэнк и быстро поцеловал девочку в щёку.

– Я шучу, эй, эй! – он пощелкал пальцами, – никакого ада с утконосами нет, понятно?

– П… пправда? – запинаясь, спросила Гелла.

– Да. Да, а теперь, когда ты успокоилась, – Фрэнк нежно положил одну руку ей на плечо, а второй поднял утконосика, – на, держи.

Девочка прижала к себе Арчибальда и дала волю слезам. Ей казалось, что плакала не она одна, а весь мир плачет с ней, но не от горя, а очистительными слезами.

Арчибальд больше не хотел пронзить её своими коготками и убежать. Вместо этого он спокойно покоился на её руках, изредка облизывая её лицо.

– Весь наш мир, – продолжил отец, – это нескончаемый поток информации, что ты, что я. По сути, мы большие кластеры этой информации, что-то вроде комплексных программ, и не всегда мы работаем так, как нам того хочется. Все наши поступки складываются из миллиардов других запрограммированных действий, которые вытёсывают наше поведение в этой реальности. Поэтому, Гел, даже самые благие дела могут обернуться полной катастрофой, а самые скверные поступки… В-общем, ты поняла.

– И… что же делать? – недоумённо спросила дочка.

– В этом-то весь и фокус, – Фрэнк коснулся лбом головы своей девочки, – я не знаю ответа, дорогая, ты должна найти его сама.

– Сама?! Но, пап, разве ты не самый умный?

– Умный? – Фрэнк улыбнулся, – это навряд ли.

– Но ты же написал такие мудрые книги.

– Это означает лишь то, что больше я делать ничего не умею, а не то, что я умный, как мне по крайней мере того хотелось бы. Поэтому, Гелла, представь, что ум и все люди и звери, даже я и Арчи – это программы, плод твоего воображения, как и мир вокруг тебя.

– Пап! Ты меня пугаешь! Что ты такое говоришь?.. Как я могу остаться в таком месте?